Кричали где-то: "Прочь! Долой лакея!"
В отчаянье от этаких невзгод
Бард бросился к Петру, ища защиты,
Петра ведь уважают все пииты!
XCIV
Сей бард природой не был обделен:
Имел и острый взгляд, и нос горбатый,
На коршуна похож был, правда, он,
Но все же в этой хищности крылатой
Имелся стиль, - он был не так дурен,
Как стих его шершавый и щербатый;
Являвший все типичные черты
Холуйства и преступной клеветы.
XCV
Вдруг затрубил архангел, заглушая
Невероятным шумом шум большой,
И на земле метода есть такая:
Лишь раз дебаты окриком покрой
И водворится тишина немая,
Смущаемая только воркотней.
Ну, словом, стихло все, и бард польщенный
Предался болтовне самовлюбленной.
XCVI
Сказал он, что, не видя в том труда,
Писал он обо всем - писал немало,
Он хлеб насущный добывал всегда,
И лакомство ему перепадало;
Он мог бы перечислить без труда
Десятки од своих о чем попало:
О Тайлере, Бленгейме, Ватерло
Ему ведь на издателей везло!
XCVII
Он пел цареубийц и пел царей,
Он пел министров, королей и принцев,
Он пел республиканских главарей,
Но он же поносил и якобинцев,
Пантисократом слыл из бунтарей,
Но он напоминал и проходимцев,
Всегда способных в нужный срок линять
И убежденья с легкостью менять.
XCVIII
Сраженья проклинал и пел сраженья,
Их славу восхваляя до небес,
Он защищал поэзии творенья
И нападал на них, как злобный бес,
Всем продавал он музу без стесненья,
Ко всем влиятельным в любимцы лез,
Стихов он написал немало белых,
Но мыслящий читатель не терпел их!
XCIX
Вдруг к Сатане он обратился: "Я
Пишу и биографии на славу!
А вашу написать - мечта мок!
Два превосходных тома in octavo!
Все критики теперь мои друзья,
Читателей-святош я знаю нравы:
Вот только вас чуть-чуть порасспрошу
И ваше житие я напишу!"
С
Но Сатана молчал. "Я понимаю!
Воскликнул бард: - Горды вы и скромны!
Тогда я вам, архангел, предлагаю
Мой бескорыстный труд за полцены!
Я так вас расхвалю, что вы, сияя,
Затмите все небесные чины!
Как та труба, которой без усилий
Вы медь моих литавров заглушили!
CI
Но вот мое творенье! Вот "Виденье"!
Вот - справочник: кого и как судить!
Вы можете теперь свои сужденья
О всех и вся бездумно выносить!
Я, как король Альфонс, без затрудненья
И богу мог бы дело облегчить
Советами: ведь ясновидцы все мы,
Легко решаем сложные проблемы!"
СII
И тут он важно рукопись извлек
Старались тщетно черти и святые
Остановить неистовый поток:
Их доводов не слушал наш вития!
Но сонм теней уж после первых строк
Исчез, как пар, лишь запахи густые
Амброзии и серы после них
Стояли долго в небесах пустых.
CIII
Все ангелы захлопали крылами,
Заткнули уши и умчались ввысь,
Все черти, оглушенные стихами,
В геенну, завывая, унеслись,
Все души смертных робкими тенями
В туманности внезапно расплылись.
Дрожа от страха, а у Михаила
И затрубить-то духу не хватило.
CIV
Тогда апостол Петр ключом взмахнул:
Он после пятой строчки разъярился
И так пиита нашего толкнул,
Что тот, как Фаэтон, с небес свалился,
Но в озере своем не утонул,
А за венок лавровый ухватился!
Но зреет в мире буря! Дайте срок:
Смерч вольности сорвет с него венок!
CV
Что утонуть не мог он от паденья,
Пожалуй, объяснить не мудрено:
Всплывает на поверхность, к сожаленью,
Вся грязь и мерзость - так заведено!
И сор и пробки - все несет теченье
Реки времен. Писака все равно
"Видения" кропать не перестанет:
Беда, беда, коль бес ханжою станет!
CVI
Но чем же этот гам и суетня
Закончились? Я ныне слаб глазами:
Нет больше телескопа у меня,
И трудно мне следить за небесами.
Однако наш Георг, уверен я,
Пробрался в рай: выводит он с друзьями
(Для этого не надобно ума!)
Теперь рулады сотого псалма!
Равенна. 4 октября 1821
КОММЕНТАРИИ
В конце рукописи поэмы "Видение Суда" Байрон пометил: "Равенна. 4 сентября, 1821. Mem. {Mem. [Memorandum] - заметка для памяти (лат.).}. Поэма начата 7 мая 1821 г., но в тот же день отложена. Возобновил работу около 20 сентября того же года и закончил, как датировано выше".