И Райна, не обращая внимания на ворчливое бормотание Барни, смотрела в окно, думала и неосознанно дотрагивалась до медленно растущего на голове ежика.
* * *(11.06 Vybe Beatz — Fck the world или Jay Jay Johanson — Suffering)
Он, конечно, пропадал и раньше. На три, максимум на четыре дня.
Но ведь не на восемь? Нет-нет, что-то однозначно случилось. Да еще эта рвущая душу записка:
«Райна, если скоро не вернусь, позвони по вот этому номеру. Покажи мое сообщение, о тебе позаботятся. Барни».
Незнакомый номер шел ниже.
Зачем нужно было оставлять ее? Чувствовал, что попадет в беду? И «скоро» — это сколько? Сколько куковать в пустой квартире, ожидая шагов за дверью? Сколько смотреть на опостылевшие стены, варить для себя и ждать-ждать-ждать… Днем одной страшно, ночью и того хуже. Новое утро, новое пробуждение в одиночестве, и новая волна отчаяния: он не вернется… Уже не вернется.
Почти нетронутую испортившуюся еду она выкидывала в мусорное ведро, которое не выносила уже неделю. Плотно завязывала ручки полиэтиленового пакета, чтобы не пахло, и убирала кастрюлю в раковину, чтобы завтра сварить что-то еще. И снова выкинуть в ведро.
Это случилось в феврале.
Все еще стояли холода, и Райна едва только-только походить на человека — не на худого мальчика-укурка, а на девочку с короткой, почти красивой стрижкой. Она едва дотерпела, дождалась, пока немного отрастут волосы, — не могла ходить в парике — и собиралась искать работу, даже купила газеты…
А тут такое.
В страхе за Барни, за себя и сделавшееся вдруг неизвестным и тревожным будущее она продержалась еще три дня.
А потом кончились деньги.
И варить стало нечего.
Поднявшись следующим утром с постели, Райна, дрожа от холода, разогрела остатки риса, поела. Укуталась в теплую кофту, натянула носки и подошла к окну, за которым валил плотный снег.
Вот и еще один день в тишине. Потом вечер. И ночь. Стоило подумать о холодной постели, как она поняла: все, больше не выдержит. Будет звонить. Чей бы номер ни был записан на листе, она объяснит ситуацию и попросит о помощи.
Не до хорошего. И не до гордости.
В этот момент обычно ворчливый, взъерошенный и помятый Барни показался ей самым желанным человеком на свете. Лишь бы сидел в своем кресле — с пивом или без, — лишь бы смотрел телевизор, лишь бы просто был рядом. Чтобы не одной.
Райна мысленно помолилась «вернись» и потерла ладонями бледные щеки.
Никуда звонить не хотелось.
— Вы не понимаете! Мне только поговорить, у меня для вас сообщение… Какое? Я покажу при встрече. Да я бы и не позвонила, если бы не оно!
«Сильно оно мне надо», — добавила она мысленно и принялась раздраженно накручивать на палец витой телефонный шнур.
— Что? Это для меня далеко, я без машины. Давайте встретимся у заброшенного театра, на сорок пятой авеню, туда я смогу дойти пешком. Во сколько? В девять вечера? А раньше никак?
Ответом ей стали отрывистые короткие гудки.
Снег перестал сыпать и теперь лежал рыхлым покрывалом, отражая кристалликами льда желтый свет фонарей. Темное небо, пушистые деревья, пар изо рта и заколоченная досками крест-накрест дверь театра позади.
В ожидании встречи Райна истоптала небольшую площадку перед зданием заворачивающими по кругу следами. Тишина, сугробы, озябшие пальцы рук и почти отмерзшие в изношенных сапогах пальцы ног. Усилившийся под вечер мороз кусался за щеки.
Часы на запястье показывали девять ноль одну.
Долго еще переминаться с ноги на ногу? Хрусь-хрусь под каблуками. Еще один вдох ледяного воздуха — еще один выдох теплого пара, осевшего на шарфе крохотными капельками. Еще один круг по протоптанной в снегу дорожке.
Двухэтажный заброшенный театр с облупившейся на колоннах краской монументально смотрел сквозь деревья на горизонт.
Долго ждать?
В девять ноль семь у дороги, утрамбовывая снег шинами, остановился серый автомобиль. Озябшая от холода, Райна обняла себя руками и перестала пританцовывать на месте.
— Меньше всего я ожидал увидеть тебя. А тебе… — казалось, ему снова хочется сплюнуть прямо на снег, — в последнюю очередь стоило набирать мой номер телефона.
Райна то ли от холода, то ли от страха начала заикаться. Короткие волосы под ее шапкой встали дыбом в тот самый момент, когда она разглядела лицо со шрамом на виске. То самое лицо. Которое до сих пор нет-нет да всплывало в тех кошмарных снах, где ее снова и снова брили наголо.
— Я… я не знала, что это… ваш номер!
— Наобум набрала? Жить стало скучно? Смотри, я скуку-то быстро развею, ты меня знаешь.
Агрессивно вжатая в ворот толстой куртки голова, недобрый взгляд исподлобья, перекочевавшая из одного уголка рта в другой надкусанная спичка.
Впервые за этот вечер Райна отогрелась. Помогла жаркая волна страха, что лавой прошлась по позвоночнику. Бежать! К черту все, какая там помощь! Подбородок, как у трусливого зайца, задрожал; прежде чем развернуться и броситься прочь, она обиженно заявила:
— Да если бы не это, — в руке мелькнула мятая записка, — я бы в жизни вам не позвонила. За все деньги мира! Больная я что ли? Тьфу на вас!
— Заткнись и застынь!
Она успела сделать только шаг в сторону, когда на нее рявкнули так зло, что с деревьев едва не повалился снег.
— Покажи мне записку!
«Да идите вы к черту!» — ей хотелось заорать в ответ. — «Идите в баню, нахер, куда угодно, лишь бы прочь из моей жизни!» Но выдать подобное вслух не хватило духу — слишком свежи были воспоминания четырехмесячной давности.
— Это все уже не важно. — Вежливость давалась тяжело, подбородок все еще дрожал, щеки пошли нервными пятнами. — Простите, что побеспокоила. Всего хорошего…
— Записку!
От того, что пришлось повторять дважды, мужчина со шрамом сделался не просто угрюмым — мрачным, как грозовая туча, а в глазах возник нехороший блеск, какой появляется при желании ткнуть кого-нибудь мордой в снег. Или сломать пару ребер.
Дрожащая рука с озябшими пальцами нехотя протянулась вперед.
Каждый раз он орет. Каждый раз приказывает. Каждый раз пугает. Скотина! Как вообще Барни мог додуматься написать номер этого… этого… урода? Что за пресловутое совпадение судьбы? Райне хотелось материться.
Снова повалил снег.
Мятый клочок бумаги после пристального изучения перекочевал в карман темно-синей куртки. Взгляд стальных глаз сделался мрачным и задумчивым.
— Я могу идти?
— Не можешь.
И снова тишина. Пальцы ног сделались стеклянными и почти потеряли чувствительность; хотелось сжать их в ладонях, отогреть, завыть от боли, но встреча еще не закончена, а до дома далеко. Дотерпеть бы.
Райна нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
— Барни, должно быть, ошибся. Это все недоразумение. Я пойду…
— Значит так, Рейка, — неприязненно отрезал тот, чьего имени она до сих пор не знала, — сейчас мы…
— Меня зовут Райна.
— Я хер клал на то, как тебя зовут. Это понятно?
Райна возмущенно засопела, но промолчала.
— Сейчас ты сядешь в машину и поедешь со мной.
— Не поеду!
— А я не буду упрашивать дважды. — Он сказал это тем самым мягким голосом, который она ненавидела больше всего. Голосом, означавшим «сейчас я тебе заломлю руку за спину, и ты перестанешь дергаться и меня нервировать». — И с этого момента ты делаешь все, что я скажу. Не мямлишь, не ноешь и не комментируешь!
В последней фразе прозвучала не скрытая даже — явная угроза.
Райна чувствовала — еще секунда, и она забьется в истерике, завизжит и бросится на поиски кирпича, которым размозжит этому уроду голову. По крайней мере, очень постарается. Приложит все силы, чтобы прямо сквозь шапку хрясь-хрясь…
Видимо, в ее обезумевших глазах, как на экране кинотеатра, пронеслись вожделенные сцены расправы.
Мужик с серыми глазами какое-то время раздраженно пожевал спичку, затем выплюнул ее в снег, спросил: «Успокоилась?» — и кивком головы указал на машину.
— Поехали.
Она ненавидела всех.
Себя — за звонок, Барни — за исчезновение, но больше всего того, с кем ехала рядом — здорового, как мешок с цементом, водителя. С огромными руками, жестким лицом, неулыбчивым ртом и привычкой затыкать ее через слово.
Что за отвратные манеры? И как вообще могло случиться, что судьба свела их снова? Ну, не проклятье ли?
В салоне было тепло; тихонько гнал из-за пластиковых решеток теплый воздух кондиционер. Болели, медленно отогреваясь, пальцы ног.
Райна почти плакала от нахлынувшего отчаяния, бессилия и незнания того, что будет дальше. Как могло случиться, что она вновь встретила того, кого меньше всего на свете хотела видеть? Как получилось, что она едет в его машине, оставляя дом — их с Барни дом — позади?
Лучше бы она не звонила. Создатель, помоги ей. Лучше бы не звонила…