Девушка вздохнула, собралась с духом:
– Камнегрызы.
Еще одна пауза-заминка. Такая же короткая.
– Где?
– Перешли внешний периметр датчиков.
– Много?
Катя щелкнула тумблером туда-сюда. Непрекращающееся «чок-чок-чок-чок-чок» и писк сонара наложились на их разговор. Теперь и Гришко мог слышать то, что слышала она.
– Очень много… – сказала Катя, хотя можно было ничего не говорить.
Глава 2 Колдун
То, что с ним случился приступ, Стас понял, когда все уже закончилось. Он обнаружил себя под запертой бронедверью сектора «А». Сколько времени прошло? Стас не знал. И никто не подскажет. Просто еще один кусочек жизни ушел куда-то безвозвратно и без следа. Еще одна маленькая смерть…
Обидно это все-таки. Обидно и неправильно – вот так умирать при жизни по многу раз. Стас поднялся, опираясь на холодную дверь.
– Опять депрессируем, Станислав? – раздался за спиной знакомый голос, негромкий и насмешливый.
Стас вздрогнул, будто его застали за чем-то постыдным и недозволенным. Отдернул руку от двери. Повернулся. Увидел то, что и должен был увидеть. Кого должен был.
Илью Колдуна.
Илья – имя. Колдун – кликуха. Фамилии этого человека не помнил никто.
Илья как всегда улыбался во весь рот. Под густыми бровями поблескивали прищуренные внимательные глаза, в которых трудно было что-либо прочитать. Интересно, он уже долго наблюдает или только подошел? Колдун вряд ли ответит на этот вопрос. А сам Стас спрашивать не станет.
– Приступ? – как бы между прочим поинтересовался Илья. Вроде бы его улыбка даже стала чуть сочувствующей.
Стас молча кивнул. Колдуна не обманешь. Об этом знает весь «Аид».
– А чего под дверью торчишь? Хочешь, чтобы зашибли на фиг, пока в отключке?
В принципе, могли. Бронированная дверь «офиса» – тяжелая.
– Зачем приперся? – допытывался Колдун с таким видом, будто знал ответ. Может, и правда знал.
Формально Илья был «аидовским» психологом. И, как считал Стас, причем, не он один, – немного психом.
Вообще-то у Стаса были подозрения, что о психологии как таковой Колдун имеет весьма смутное и поверхностное представление. Все-таки Илья слишком молод, точнее, недостаточно стар. Вряд ли он мог получить полноценное психологическое образование и пройти хоть какую-то практику до Войны. Поэтому психолог – это, скорее, не профессия, а еще одно прозвище Ильи.
На самом деле этот человек неопределенного возраста и не очень понятных Стасу занятий выполнял в «Аиде» вполне определенную функцию хранителя душевного спокойствия подземных колонистов. И надо признать, чужое душевное спокойствие Илья худо-бедно сохранил: на объекте пока не было явных сумасшедших. А вот свое, похоже, не уберег. Колдун порой совершал не совсем адекватные поступки и гораздо чаще говорил неадекватные вещи. В общем, псих… олог.
Но, видимо, за то, что других душевнобольных в «Аиде» не появлялось, Гришко ценил Колдуна и держал при себе в «А»-секторе. За это, а еще за его удивительную, просто сверхъестественную, проницательность, догадливость и доскональное знание человеческой натуры. Вероятно, из-за этих способностей, кстати, к Илье и прилипло необычное прозвище, давно заменявшее психологу фамилию. Что ж, Колдун – он и в «Аиде» Колдун.
* * *– Ну? Чего молчим, Фрейда тебе в задницу и Юнга в печенку! – в лицо Стасу скалилась гладко выбритая физиономия Ильи. – Опять Катюху стережешь?
Илья, как всегда, видел человека насквозь. И опять что-то подсказывало Стасу: дело тут не в психологии. Не в ней одной, во всяком случае. Иногда казалось, что Илья Колдун действительно колдует по-настоящему.
– Катю, – угрюмо поправил Стас. Отнекиваться бесполезно. От психолога-Колдуна ничего не утаишь.
Илья удовлетворенно хмыкнул:
– А ты думаешь, я не понимаю? Думаешь, не вижу, как ты топчешься у нас под дверью и как пялишься на Катюху, когда она выходит?
– На Катю.
«И то, что ты видишь и понимаешь, еще не значит, что то же самое видят и понимают другие».
Стас исподлобья смотрел на собеседника. Не менее примечательной, чем его вечно улыбающееся лицо и редкая по нынешним временам профессия, была одежда Ильи. Колдун носил старенький (а новых сейчас нигде и не найти), но опрятный костюмчик. Все как положено: пиджачок, брючки, галстучек, застиранная рубашка.
Психолог словно сошел в бункеры «Аида» с выцветшей довоенной фотографии и забыл дорогу назад. Этот тип, в голове которого творилось невесть что, внешне выглядел слишком… даже нет, не просто слишком – непозволительно цивильно. Непонятное, ничем не оправданное, необоснованное и совершенно неуместное пижонство. Сейчас никто так не одевается. А психолог одевался.
Или псих…
Не зря все-таки Илью в «Аиде» втихую называли психом. Правда, делали это с опаской, убедившись, что сам Илья ничего не слышит. Хотя у Стаса складывалось впечатление, что Колдун слышит все. И слышит, и видит, и знает. На то он и Колдун. А психолог – это так, дело десятое.
– Слушай, парень, тебе с Катюхой…
– Ее зовут Катя, – снова поправил Стас.
– Все равно тебе с ней ничего не светит, – лучезарно улыбался ему Илья.
«Вот же гад, а!» – Стас угрюмо смотрел на психолога, не смея, впрочем, озвучить свое негодование. Колдуна в «Аиде» боялись не меньше, чем Гришко. Психов всегда боятся. Особенно влиятельных. А Колдун не только имел высший допуск категории «А», но и был вхож лично к полковнику. Он, говорят, даже умел…
– Не злись на меня, Станислав. И не ругайся про себя, – да, наверное, он и в самом деле умел читать чужие мысли.
На Стаса гипнотизирующе смотрели блестящие щелочки прищуренных глаз и широкая улыбка Ильи.
Интересно, этот весельчак когда-нибудь перестает лыбиться? Вряд ли. Насколько помнил Стас, даже когда Илья пребывал в глубокой задумчивости, по его лицу все равно блуждала рассеянная улыбочка.
– Я бы рассказал тебе о биохимии любви, но ты же все равно ни хренаськи не поймешь. Да и сам я, признаюсь, в этой лабуде не шибко шарю. – Илья пренебрежительно махнул рукой. – Короче, через полгодика острая фаза влюбленности пройдет. Потом будет легче. Очухаешься, пойдешь на поправку. Нужно только время, чтобы переломать себя.
«Отвянь», – буркнул Стас. Мысленно, конечно.
– Оставь ее. Не зацикливайся на той, кто тебе не принадлежит и принадлежать не будет. У Кати свой путь, у тебя – свой. У нее одно предназначение, у тебя – другое. Параллельные дороги, даже если они проложены рядом, не пересекутся никогда. Ничего у тебя с ней не получится. Говорю тебе это как психолог.
«И как Колдун?»
– Так что просто забудь.
– Не могу, – признался Стас.
– Брось! Человек может многое. Даже жить после смерти.
Стас недоверчиво усмехнулся.
– Так говорят, – пожал плечами Илья. – И я склонен этому верить.
Стас хмыкнул еще раз:
– Если человек может многое, то и у меня с Катей может…
– Я же сказал: у вас не получится. «Многое» – не значит «всё». Или, скажем, так: человек может все, кроме того, что изначально решено за него и не в его пользу.
– Кем решено?
– Тем, кто имеет право решать. Судьба, рок, бог… Разве важно, что или кто разруливает такие вопросы за нас? Важнее другое: тех возможностей, которые нам остаются, достаточно, чтобы быть счастливыми, если искренне этого желать. Или чтобы быть несчастными, если стремиться к этому. Ты хочешь быть счастливым или наоборот?
– Не так уж и много этих возможностей, если главное уже решено, – заметил Стас.
– Решена лишь малая часть, и не всегда главная. Что для него главное, человек выбирает сам. И возможностей у него действительно немало. Никто не знает своих возможностей, потому что никто не смотрит вглубь себя должным образом.
– Я знаю себя и свои возможности так же хорошо, как бункеры «Аида», – скривился Стас.
– Ты думаешь, что знаешь «Аид»?
– Вообще-то я здесь живу.
– И только поэтому считаешь, что тебе известно об «Аиде» все? – Илья многозначительно глянул на запертую дверь сектора «А».
Стас замолчал. Да уж, неудачное сравнение. Как он может знать все об «Аиде», имея ограниченный «гэшный» допуск?
– Тебе ведь нужна не Катюха, Станислав, – вновь заговорил Илья.
– Ее зовут…
– На самом деле тебе нужен «офис», – казалось, насмешливо-понимающая улыбка Колдуна уже заполняет собой все пространство. – Тебе осточертела работа на плантациях сельхозсектора, тебя пугает мысль о том, что ты проживешь остаток жизни в «Г» и умрешь в «Г», выращивая пищу для других. Тебе хочется чего-то большего, хочется перемен, хочется вырваться из «Г» и выйти на новый уровень. А Катерина – это всего лишь предлог и самооправдание для того, чтобы ошиваться возле «А»-сектора, дорога в который тебе закрыта. Разве нет?
* * *Стас угрюмо смотрел на Илью. Слова Колдуна больно царапнули что-то внутри. Так шкрябается и несправедливое обвинение, и неприятная правда, в которую не хочется верить и с которой не хочется соглашаться.