Впрочем, он сразу обрел душевное равновесие:
- Да что, в самом деле! Чего я буду поломойка для всех!
Он задрал голову, скрестил руки на груди и без малейшего смущения встретил мой взгляд.
- Стань как следует, - сказал я тихо.
- Ну, положим, стану.
В это "положим" он вложил всю свою независимость и сознание собственного достоинства, но Наполеона изображать перестал.
- Отряд Королева пилит дрова, чтобы Глебов вымылеся в бане, - сказал я. - Отряд Суржика помогает на кухне, чтобы Глебов сегодня пообедал. А Глебов боится утомиться, если вымоет полы для всех. Пусть он вымоет только то место, где стоит его кровать. Дай ему тряпку, Стеклов.
Все расступились. Стеклов взял в углу ведро и тряпку.
- Возьми вымой свои два квадратных метра, - сказал он спокойно, в точности повторяя мою интонацию.
- И вымою! - Глебов подхватил ведро, вода выплеснулась ему на ноги. Поди ты отсюда! - свирепо крикнул он, отталкивая Стеклова и рывком погружая тряпку в ведро.
Да, Стеклов был явно неглуп. Он тотчас забыл о существовании Глебова, не дал ему ответного пинка, даже не чертыхнулся и сейчас же занялся другими делами:
- Павлушка, бери другое ведро и мой с той стороны. Лешка, вымоешь это окно. Егор, тебе - то окно...
Лешка, Егор и остальные с жаром принялись за окна, но сразу стало ясно, что эта работа им непривычна: они беспорядочно возили по стеклу мокрыми тряпками, оставляя грязные разводы.
Я молча высыпал в небольшой таз толченого мелу, развел водой, размешал, потом влез на подоконник, взял у Алексея -длиннолицего, бледного мальчишки с торчащими ушами - тряпку и обмакнул ее в меловой раствор.
- Посмотрите сначала, как надо, - сказал я ребятам.
Все головы повернулись ко мне. Только Глебов ожесточенно тер тряпкой пол, со злостью что-то бормоча себе под нос.
- Два квадратных метра... Вуз кончил... Для Глебова баню топят... доносилось до меня.
Протирая стекла, я краем глаза наблюдал за ним и вскоре с удовольствием увидел, что Глебов уже вышел за пределы злополучных двух метров.
- Ладно, давайте мы теперь сами! - грубовато, но решительно произнес Стеклов.
Я вытер руки и пошел по другим спальням. Потом спустился во двор.
Санитары выстроились в очередь у бельевой. Кастелянши у нас не было, в бельевой распоряжалась повариха Антонина Григорьевна. Поджав губы, она хмуро пересчитывала простыни, наволочки и одеяла и выдавала их санитарам с таким видом, словно ей горько было выпускать вещи из рук.
Солнце пригревало безотказно. Бывают в марте такие дни - небо высокое и голубое, какое увидишь только весной. Еще холодно, а ветер вдруг повеет теплом. Завтра, может быть, лужи снова затянет льдом, но сегодня они растаяли и отражают небо. И с крыш каплет, и вдруг разлетается вдребезги обломившаяся сосулька, и каждый звук звонок и отчетлив. Хорошо!
У сарая Королев и другой паренек - лет одиннадцати, щуплый, маленький, с длинной, тонкой шеей - пилили толстое бревно. Королев двигал пилой легко, плавно и работал без видимого усилия. Его напарник давно уже вспотел, тяжело дышал, но сдаваться ему, должно быть, не хотелось. Король смотрел на него, насмешливо щуря янтарные глаза.
- Дай-ка я сменю тебя, - сказал я.
Мальчишка с удивлением и благодарностью посмотрел на меня, потом боязливо покосился на Королева:
- Не надо, Семен Афанасьевич, я не устал.
- Ладно уж, сдавайся! - снисходительно произнес Королев и предложил мне: - Давайте померяемся?
Я взялся за пилу. С Королем было приятно работать - пила у него шла легко, без заминки и без напряжения. Некоторое время он поддерживал разговор.
- Попаримся в баньке, - говорил он, - попаримся! Давно я мечтаю искупаться.
Он балагурил так с четверть часа, потом притих.
- Отдохни, - предложил я.
Он только помотал головой. Мы продолжали молча, упорно работать.