Ребята нерешительно остановились в трех шагах и, перешептываясь, подталкивая друг друга, смотрели на меня.
- Ка-ак вы его здорово! - вдруг сказал кто-то.
- Он знаете какой? Он лошадей на рога поддевает!
- Он одного Подсолнушкина слушается!
Постепенно те ребята, что были поближе, усаживались рядом на ступеньки. Другие, продолжая стоять, обступали нас все теснее. Кто-то дотронулся до моего плеча. Кто-то опять и опять нараспев повторял:
- Ка-ак вы его здорово!
- А у нас в деревне какой бык... - сказал тощий, нескладный парнишка в рваном пиджаке.
- А у нас была корова бодучая - еще позлее всякого быка, - доверчиво сообщил уже знакомый мне худенький мальчик с раскосыми глазами зайчонка.
У каждого в запасе оказалась своя история - не про свирепого быка, так про бодучую корову.
Но ведь и мне было о чем порассказать, недаром я с десяти лет пас у помещика стадо в селе Сторожевом, на Полтавщине. Вот там был бык так бык: огромный, с налитыми кровью глазами. Гаврила его звали.
- А наш...
- Нет, куда ему до Гаврилы. Тот однажды...
Рассказываю им про Гаврилу, про белую корову Зорьку, которая всегда шла впереди стада и неизменно обещала на завтра ясный день. Рассказываю о том, как в тринадцать лет я, пастушок из захудалого села, впервые увидел на большом украинском шляхе автомобиль. С перепугу я сперва так и повалился лицом в землю, а потом, должно быть, с полверсты бежал вслед за автомобилем и крестился на отпечатки шин в пыли.
- Ох, и темный был народ! - со снисходительным удивлением вполголоса произносит кто-то.
Оборачиваюсь - Коршунов, тот самый. Ага, не ушел!
Разглядываю ребят. Давно не мытые лица сейчас подвижны и веселы. Вот сейчас и взять их за живое. Бык - быком, он мне невольно помог, этот бык. Хорошо, что так легко удалось с ним справиться, хоть удивляться тут и нечему - я и в самом деле не забыл еще своей пастушьей практики, а силы у меня теперь побольше, чем было, когда я пас помещичье стадо. И вдруг в голову мне приходит: бык... да сам ли он вырвался из сарая? Может, кто-нибудь выпустил его? Неужели... Кто из них мог это сделать? Я оглядываю ребят. Но некогда думать об этом сейчас...
- Плохо вы живете, - говорю я.
- Плохо, - соглашаются они без малейшей горечи.
- Вот ты спрашивал меня вчера, буду ли я тут заведующим. Я ходил, смотрел, думал. И решил: это зависит от вас. Да, от вас, - повторяю я в ответ на поднявшийся гул голосов. - Потому что я ни за что не соглашусь жить в такой грязи, в такой гадости.
- А мы что? Разве мы виноваты? - обиделся паренек, сидевший рядом со мной.
- Да кто же виноват? Кто виноват, что ты сегодня не умывался и вот сидишь передо мною чумазый? А вон ты - кто виноват, что у тебя нет ни одной пуговицы на штанах и даже понять нельзя, как они на тебе держатся? Или вон Петька: скачет в одном башмаке. Кто проиграл его второй башмак - я, что ли? Или кто-нибудь из воспитателей? Кто виноват, я спрашиваю? И кто виноват, что вы трусы?
- О-о! Трусы? Это мы трусы? - крикнуло сразу несколько голосов.
- Да, да, трусы! Забыли, как испугались быка? Удирали, как зайцы! Нет, если вы хотите, чтобы я остался у вас, все должно перемениться.
- Да чего делать-то?
- А вот я скажу, что делать. Олени по тайге идут - у них есть вожак. Самолеты летят в воздухе - у них есть ведущий. В семье - отец, на заводе директор. Ну, а у вас? Старшим у вас буду я. Но этого мало. Мне нужны помощники. Были у вас до сих пор ответственные? Командиры?
- Мы все командиры! - крикнул кто-то за моей спиной.
Я не обернулся.
- Ладно, тогда вы все командуйте. Я буду рядовым. Ведите меня, распоряжайтесь мною, налаживайте мою жизнь. Но жить так, как вы сами сейчас живете, я не хочу. Ни один человек, хоть немного уважающий себя, не станет жить по-вашему, да, пожалуй, еще поколотит тех, кто его заставит так жить. Нет, ребята, глупости вы бросьте.