- Семен Афанасьевич, - очень серьезно сказал худой смуглый паренек с широко расставленными темно-карими глазами, - мы будем делать, как вы скажете. Только нам командиров не надо. Командирам всегда блат - они и лопать первые, им и одежка получше.
- Это не командиры, а жулики! - сказал я. - Командир, как я это понимаю, прежде всего - ваш же товарищ. Он не съест куска, пока не накормит всех, не наденет штанов, пока все не будут в штанах. Это от вас зависит. Вы друг друга знаете. Выберите самых лучших, самых честных - настоящих товарищей, а не жуликов... Сейчас идите все завтракать, уже поздно. А после завтрака построиться на поляне.
Ребята бегом кинулись в столовую. Но... нет, не все убежали. Человек шесть-семь остались на ступеньках крыльца. Они не такие, как все, они не бегут - самолюбие не позволяет. Их не заботит, оставят ли им позавтракать, они выше этого.
- А вы уверены, Семен Афанасьевич, что у нас будет хорошо?
Это спрашивает серьезный, кареглазый, тот, что говорил про командиров.
- А ты?
- Не знаю.
- Как твоя фамилия?
- Жуков.
- А звать?
- Санька.
- Так вот, Александр, запомни: у нас в доме будет хорошо. Непременно будет. А теперь ведите меня в вашу столовую.
...После завтрака они с грехом пополам выстроились у главного здания. И теперь я уже не беседовал с ними - я холодно, твердо сказал им, чего я, новый заведующий, от них требую и чего жду.
- Предупреждаю вас честно: я ненавижу расхлябанность, воровство, лень и глупость. Ничего несбыточного вам не обещаю, но уверен: мы будем жить хорошо - работать, учиться, играть. Чем больше и дружнее мы потрудимся, тем быстрее настанет для нас хорошая и чистая жизнь. Сегодня же мы решим, как лучше наладить нашу жизнь, чтобы она была разумной, не свинской. Тех, кто согласен вместе со мной бороться с грязью, воровством и ленью, прошу выйти вперед и стать вот здесь. Кто не хочет - останьтесь на месте.
Строй дрогнул. Минута нерешительности. Вышли Саня, Петька, Коршунов, еще секунда - и пошли все. На месте остался один, рослый и длиннорукий, с ярко-рыжими вихрами; веки толстые, словно припухшие, и в них глаза-щелочки.
- Это честно. Как твоя фамилия?
- Нарышкин.
- Чего ты хочешь, Нарышкин?
- Хочу уйти из детдома.
- Иди. Желаю тебе, чтобы ты не погиб, чтобы тебя не искалечила никакая беда, а если от грязи заболеешь коростой, чтоб кто-нибудь тебя вылечил. Вот кто тебе ума даст - не знаю. Иди.
В полной тишине Нарышкин направился к проходной будке. Я не стал смотреть ему вслед.
- Так вот, - продолжал я, - у нас пять спален. На первое время решим: каждая спальня - отряд. Можете называть это группой, ватагой, но, по-моему, отряд лучше. Пусть каждый отряд выберет себе командира. Командир должен составить список своего отряда - имя, фамилия, сколько в школе учился. Каждый отряд должен выбрать еще и санитара. Санитар составит заявку сколько не хватает в отряде матрацев, одеял, простынь, подушек. И предупреждаю: никаких карт. Если что-нибудь из кладовой или из кухни пропадет - второй выдачи не будет. За карты - самое строгое наказание...
Логики в моей речи не было, я выхватывал главное, самое неотложное, и уверен - они отлично понимали меня.
- А еще нужно... - Петька поперхнулся, покраснел, видно сам ужасаясь собственной храбрости, но все же докончил: - еще нужно дежурных по спальням, чтобы ничего не пропадало.
- Да пропадать-то уж нечему, - возразил я. - Разве вот двери с петель не снял бы кто.
По рядам пробежал смех, но я оборвал его словами:
- Прошу еще запомнить вот что: впредь право на свободный выход из детского дома будут иметь только командиры. Остальные могут уходить только с моего разрешения. Того, кто уйдет самовольно, обратно не пущу.
- Ого! Ну и что ж, что не пустите? - раздалось из задних рядов.
- Ровно ничего.