В этот день я сначала выиграл в игорном доме семьсот долларов, и мое настроение значительно улучшилось. Но потом я проиграл тысячу и еще пятьдесят долларов сверху и в результате поднялся из-за стола куда более легким, чем садился за него. На сегодня, решил я, хватит. Но было еще не слишком поздно, и мне не хотелось возвращаться к себе с пустыми карманами. Впрочем, у меня оставалась одна вещь, которой я до сих пор не придавал особого значения, но мне хотелось показать ее Санчесу. И я спросил, нельзя ли мне видеть его.
– Можно, – последовал ответ. – Только оставьте свой револьвер здесь.
Я отдал свой «кольт» охраннику, после чего он быстро обыскал меня, чтобы убедиться, нет ли у меня при себе другого оружия. Санчес сидел у себя в крохотном кабинете и курил трубку; большой бледный мотылек увивался вокруг лампы. Человек, потерявший сына, поднял на меня глаза.
– А, сеньор Стил! Чем обязан?
Вот как, он уже знал мое имя…
– Я видел, как вы играли, – продолжал Санчес. – Вы оставили у меня довольно крупную сумму, но при этом вели себя безупречно. Некоторые джентльмены, знаете ли, не любят расставаться с деньгами…
– Мне кажется, я даже знаю таких, – заметил я.
– Вот-вот! – Он засмеялся и тряхнул головой. – Так что я могу для вас сделать, сеньор?
– Я бы хотел знать, – спросил я, – сколько может стоить такая вещь?
Он взял то, что я ему протянул, и с любопытством осмотрел.
– Вы хотите денег под это?
– Да. Видите ли, я проиграл больше, чем следует, но мне хотелось бы продолжить игру.
– Откуда это у вас?
– Один человек проиграл мне в карты в Париже.[3]
– Один человек? – Он поцокал языком и поудобнее устроился в кресле. – И какова была ставка?
– Пятьдесят долларов, кажется.
Санчес пожал плечами и протянул мне обратно камешек с шероховатыми гранями, похожий на тусклый кварц.
– Мне очень жаль, сеньор, – лучезарно улыбнулся он, – но вещица не стоит и пяти долларов. Это хрусталь.
Он глядел на меня своими непроницаемыми черными глазами, пуская клубы дыма, и я, почувствовав себя последним дураком, разозлился на себя.
– Значит, камень…
– Да. Он не стоит ничего, сеньор. Сожалею, но я не могу дать вам денег.
– Что ж, – сказал я, поднимаясь, – может быть, это и к лучшему.
Тем не менее я был расстроен. Парень, проигравший мне камень, клялся и божился только что не своей могилой, что это алмаз. Я взял дурацкий кусок хрусталя, поклонился Санчесу и удалился.
Было еще светло, и я легко добрался до «Мула и бочонка». Мне хотелось пить, и хозяин плеснул мне виски. Оно было тепловатое и противное на вкус. В углу компания шулеров обыгрывала простака, пригнавшего на продажу в Ларедо гурт скота, который он наверняка где-то украл. Все шло своим чередом: одни воры обманывали других. Шулера методично обчищали простака, а он даже не сопротивлялся. Бывают моменты, когда людская глупость вызывает отвращение, и я повернулся к игрокам спиной.
«Ладно, – подумал я. – В конце концов, та ставка была всего-то в 10 долларов. Не о чем и жалеть».
Зал был набит битком. Люди пили, ругались, хохотали и снова пили. За порядком зорко следили хозяин и вышибала, у которого на левой руке не было большого пальца.
Двери распахнулись, и в зал влетел новый человек. Это был красивый молодой кабальеро с лицом, однако, жестким и решительным. За поясом у него был револьвер, и он поправил его, встав у двери. Такое начало мне не понравилось, и я незаметно поставил стакан на стойку. Однако мои опасения не оправдались: юноша только хлопнул три раза в ладоши и крикнул:
– Внимание всем!
Посетители умолкли – не столько от почтения, сколько от удивления, что кто-то посмел их прервать. У меня мелькнула мысль, что этой ночью кому-то спешно придется переправляться через Рио-Гранде, спасаясь от погони.
– Вы знаете, – начал юноша, – какая беда постигла сеньора Санчеса…
Все издали нечто вроде утвердительного мычания.
– Вы также знаете, что сеньор – не тот человек, который склонен спускать обиду.
Выкрики:
– Да, да!
– Многие из вас, – продолжал кабальеро, сверкая глазами, – кое-чем ему обязаны…
– Верно… – последовал хор голосов.
– А некоторые – так даже всем, что у них есть!
Хохот, одобрительные крики. Гора-хозяин тревожно заворочался за стойкой. Пепе, у которого не хватало одного пальца, смотрел перед собой безучастным взором.
– Но сеньор Санчес не собирается никого попрекать своими благодеяниями. Что он сделал, то сделал, и кончено! Однако он надеется, что вы не оставите его в беде.
– А чем мы можем помочь? – спросил коротышка с грязной повязкой на левом глазу. Я узнал его – когда-то он был в банде, угонявшей скот.
– Поэтому, – прокричал кабальеро, оставив вопрос без внимания, – сеньор Санчес поручил мне объявить, что он назначил награду в пятьсот долларов тому, кто прикончит девку, которая убила нашего Франсиско.
Под потолком, смешавшись с клубами вонючего сигаретного дыма, повисло ошеломленное молчание. Большинство из присутствующих было готово зарезать родную маму, а заодно отца, сестру, брата, жену, детей и любимую собаку за куда более скромную сумму.
– Пятьсот долларов? – недоверчиво переспросил одноглазый угонщик.
– Пятьсот, – подтвердил кабальеро, зазвенев шпорами и склонив голову. – Он выплатит их в любое время, но… он должен иметь доказательства. А так как сеньор Санчес мечтает увидеть ту девку живой, чтобы лично разобраться с ней, то в своей безграничной щедрости он даст семьсот долларов за живую, а пятьсот – за мертвую.
– Подумаешь! – фыркнул кто-то. – Невелика трудность доставить ее живьем.
– И двести долларов на дороге не валяются, – поддержал его сосед.
– Надеюсь, ты не откажешься от своих слов, Большой Доминго, – откликнулся вестник у дверей на слова первого. – Итак, семьсот – за живую убийцу, пятьсот – за одну ее голову. Но и это еще не все!
Гора-хозяин вытер пот.
– Семьсот долларов… – пробормотал он мечтательно. – На такие деньги я мог бы открыть еще один бар…
Он завздыхал, вытирая салфеткой стаканы. Пепе, не отрываясь, смотрел на человека у дверей.
– Люди, которые ее привезли, наверняка были с ней заодно. Их трое: двое мужчин и одна женщина. Когда Франсиско был убит, они сбежали. – Кабальеро выдержал паузу, как опытный аукционист перед объявлением главного лота – ночного горшка вдовствующей королевы с неопровержимыми доказательствами того, что она им пользовалась. – Сеньор Санчес обещает двести долларов за каждого из них, живого или мертвого, безразлично. Женщину зовут Роза, ей лет сорок, одного мужчину – Педро. Их сообщник – гринго со шрамом на шее. Все остальное вы можете разузнать сами, если хотите заработать эти деньги.
– Стой, да я же видел их! – выкрикнул кто-то. – Они так мчались, что я думал, что их жалкая телега вот-вот развалится на части.
Толпа заволновалась, забрасывая счастливчика вопросами, но тот сразу же замкнулся в себе и с хитрым видом стал отнекиваться. Я сунул руки в карманы, и они сами собой сжались в кулаки.
– Теперь все! – объявил вестник. – Итак, семьсот долларов – за живую девку. На ней темный костюм для верховой езды и красная куртка. У нее белая кожа и белые волосы, так что вы быстро ее найдете. В наших краях такие не водятся. Пятьсот долларов – за одну голову! По двести за ее сообщников!
– Виват сеньору Санчесу! – прогремел какой-то пьяница.
Все разом загалдели. Картежники побросали карты, бражники – выпивку. Лица стали таинственными, речи – приглушенными. За узкими лбами роилась одна мысль: на что я употреблю эти семьсот долларов? А если повезет, то почти в два раза больше…
Кабальеро ушел. Я почувствовал настоятельную потребность, как выражаются в дешевых романах, глотнуть чего-нибудь и с помощью хозяина и серебряного доллара осуществил свое намерение. Кто-то из посетителей бара задумчиво делал на пальцах какие-то сложные расчеты, кто-то достал старую замызганную карту Техаса и стал водить по ней ногтем с траурной каймой, прикидывая, куда беглянка могла скрыться. Трое или четверо мужчин быстро расплатились и покинули зал.
От выпитого виски меня слегка мутило, и я вышел на свежий воздух. Кошка прошмыгнула мимо меня, заставив вздрогнуть. Я ощупал карман и убедился, что мой «кольт» по-прежнему при мне. Утром на окраине города нашли застреленного гринго, и я знал, что улицы Ларедо далеко не безопасны ночью.
Около церкви темнел короткий силуэт, тихо распевавший монотонную песню. Я узнал мальчика-калеку. Заметив меня, он выпрямился и насторожился, но тотчас же успокоился.
– Разве у тебя нет семьи? – спросил я. – В такой час вряд ли кто будет тебе подавать.
Он вздохнул.
– Брат должен прийти и отнести меня домой. Но, наверное, он опять нагрузился в «Муле».
Мальчик сказал это без всякой злобы, словно констатируя, что такова жизнь.