Вновь скрипнула дверь.
— Отец-настоятель? — басовито произнес вновь вошедший.
— Оставь, Асмара, мы одни, — отозвался Тхритрава. — Шаптура я отпустил, пусть отдохнет. Этот лекарь хорошо поработал. Он идет на поправку.
— Велика важность… — Тяжелые шаги у этого брата Асмары, не иначе весит как чугунный мост. — Когда он год назад расшибся, ты так не переживал.
— Год назад был жив царевич Тыкави, — сварливо огрызнулся настоятель.
— У него же осталось двое сыновей.
— Двое малолетних сыновей, — прошипел Тхритрава, затем помолчал немного и спокойно, как-то даже нудно добавил: — Я получил вести из столицы. Каген серьезно болен.
— Оправится? — деловито поинтересовался Асмара.
— На все воля Святого Солнца, конечно, но я бы не рассчитывал на выздоровление царя.
— И чего теперь ожидать? — озадаченно пробормотал собеседник настоятеля.
— Кто знает? — задумчиво протянул Тхритрава. — Дочерей своих он всех выдал в другие государства, его единственный сын мертв, а Шехамскую Гадюку в качестве регентши при малолетнем внуке Кагена Совет князей потерпит вряд ли. Сами они промеж собой тоже никогда не договорятся. И тут те, кто поумнее, могут припомнить о том, что у правителя есть еще и брат, который, по всем законам, имеет преимущественное перед царскими внуками право на престол. Но если к тому моменту, как это придет в головы примасу и владетельным, царевич Лисапет умрет, то нам с тобой, брат-кастелян, не поздоровится.
Опа! Опаньки! Оп-па-панечки! Это они про кого? Не иначе как про меня! Я, что же, выходит, царского роду и вскоре трон унаследую? Черт возьми, а жизнь-то налаживается!
— Ладно, это все пока только домыслы. Приставь кого-нибудь из братии за ним приглядывать, пока не поправится. Не самим же нам с тобой за ним горшок выносить.
— Думаю, юный Тумил сегодня о нем позаботится, — ответил Асмара.
— Кто? Он же еще только послушник и совсем мальчишка.
— Зато княжеского рода. Никто не скажет, что приглядывать за братом Прашнартрой приставили незнамокого. К тому же… — Кастелян издал гаденький смешок. — Выносить горшки за больными — это хороший урок смирения.
— Резонно, — согласился настоятель. — Пойдем, пришлешь его, а у нас еще много дел.
Снова скрипнула дверь, и я остался в одиночестве.
Помирающего одного оставили, гады! Припомню я вам это, когда царем стану!
Продрав глаза, я первым делом огляделся. Что сказать? Небогато тут живут царевичи, что уж там. Келья, какие в монастырях бывают (если верить фильмам и Интернету), камень, никакой штукатурки. Размер комнатушки — три на три с половиной метра где-то. Ну или, по местным меркам, шесть на семь локтей.
О, опять телесная память. Не обманул неопознанный светящийся субъект!
Обстановка — тоже не пятизвездочная гостиница. Это, скорее, отель «все выключено»: топчан подо мной; табуретка; небольшой столик; вешалка с каким-то буро-коричневым плащом на ней; пузатая тумбочка у стены, справа от двери; на тумбочке какие-то инструменты для пыток валяются. А, и еще небольшое зеркало, вроде как из полированного металла.
Хм, выходит, набор юного палача — это мои мыльно-рыльные? Однако… В какую же глушь я попал-то?
Ладно, хоть посмотрим, как я теперь выгляжу… если чертова спина и негнущиеся коленки встать позволят. Есть! Сел! Теперь встать… Слабость-то в теле какая… Ну да, ну да, я ж болел… А мы вот по стеночке, по стеночке — и на месте. Ну, свет мой, зеркальце… заткнись.
Да-а-а… Что же, теперь с «немножко» все понятно. Глядя на свое отражение, я понял, что мне лет сто. Ну или немногим меньше, если сделать поправку на болезнь. Но это офигеть как болеть надо!
Из зеркала на меня смотрело сухое морщинистое лицо, не бритое дней пять. Натуральный обтянутый кожей череп с седыми, некогда заплетенными в косичку до лопаток, а теперь частично выбившимися и всклокоченными жидкими волосенками, тонкими губами, крупным тонким носом и здоровенными водянисто-голубыми глазищами. Вокруг глаз наблюдалась такая чернота, что сравнение с пандой приходило на ум само собой.
Я перевел взгляд на костлявые руки с узловатыми, воспаленными суставами артритника, заглянул под свою замызганную серую ночнушку («нижняя рубаха» — услужливо поправила меня память) — нет, не задирал подол, тощие и перевитые венами цыплячьи ножки и так видны были хорошо, просто ворот широкий оттянул и заглянул.
Красота, кожа да кости. Где мои сто десять кило сплошной мускулатуры? Ни одна сволочь не верила, что я айтишник. Где мои густые черные волосы? Где мои сто восемьдесят сантиметров роста?
Хотя с ростом — это я зря. Тот типус, в которого я попал, судя по ощущениям, ниже не так уж и намного — сто семьдесят сантиметров точно будет.
И, наконец, где мои двадцать четыре (ну ладно, почти уже двадцать пять) года?!
Ой, что-то сердечко зашлось, как после пробежки на пятый этаж с системником, и ноги подкашиваться начали… А ничего, мы обратно, по стеночке, до топчана — и приляжем. Черт, не так-то и просто улечься с больной спиной, оказывается! Радикулит, что ли? Ну, надеюсь, геморроя хоть нет…
Память услужливо подсказала, что да, таки есть. Поцарствовал, Дадон фигов! Тут об уютной могилке со всеми удобствами думать надо, а не о троне. Царевич… Это в сказках царевичи — молодые балбесы, а в реальности, получается, — старые пни. Сколько ж мне теперь? Лет семьдесят?
Память немного поподвисала, а потом выдала результат: двадцать восемь лет и шесть месяцев.
Скока?!
Я аж чуть не подскочил на месте от такой новости — больная спина не пустила.
Это в какие такие тяжкие я при прошлой жизни ударялся, что так свой облик поизносил?! Да наркоши конченные в таком возрасте выглядят приличнее и моложе!
Память подгрузила какие-то дополнительные ресурсы мозга и сообщила, что год состоит из двадцати четырех месяцев по двадцать восемь, а каждый третий — по двадцать семь дней. Итого в году шестьсот шестьдесят восемь (ну или девять, если год високосный, что бывает шесть раз за десятилетие) дней.
Удивительно-то как! Я-то думал, что на параллельную Землю попал, а тут, ты погляди-ка, Земля какая-то прям вовсе перпендикулярная выходит.
Так, и сколько ж мне на наш счет тогда получается? Я прикрыл глаза, накрылся одеялкой — зябко тут все же, в одной ночнушке, и принялся вычислять в уме.
Блин-компот, ну хоть простейший бы калькулятор! Сбивался раз пять, но по всем прикидкам выходит, что этому телу — едва за пятьдесят. А чего я выгляжу тогда так погано? Может, правда, излишества, аморальный образ жизни и все такое-прочее? Нет, это вряд ли — стоит только на руки посмотреть. Они не только артритные, но еще и в мозолях все. Да и память что-то подсказывает про строгий распорядок, моления на восходе, отбой на закате, умеренное питание и свежий горный воздух. Про алкоголь вообще не подсказывает — или у моей памяти склероз, или я его вообще неизвестно когда последний раз видел.
Ну, может, конечно, просто пил столько, что напрочь об этом не помню.
А что у меня с зубами?
Покосившись на траурную каемку под ногтями, я напрочь отбросил идею проверять состояние жевательно-кусательного аппарата пальцами. Языком справлюсь!
Зубы оказались на месте — без дырок и не болят (хоть зубы у меня без радикулита, если можно так выразиться!), один, правда, отсутствует. Стерва-память выдала картинку его удаления — смутную, давно дело было, но офигенно яркую. Еще бы, рвать без наркоза.
Куда это я попал?! В какое такое средневековье? Бритва, опасная даже по виду, помазок — я его вообще только как наследство от деда видал, карательная стоматология… Надеюсь, профмедосмотров тут нет, а то посадят задом на растущий огурец, геморрой лечить, как один телеврач советовал. С таким уровнем развития с местных станется…
С этими невеселыми мыслями я как-то незаметно и задремал. Даже не слыхал, когда послушник пришел. Эх, старость…
Хотя, с формальной точки зрения, я, конечно, не сильно старше стал — двадцать восемь лет вместо почти двадцати пяти.
Слабое утешение, правда?
* * *Память прошлого обладателя тела потихоньку возвращается. Здоровье — тоже.
Хотя какое у Лисапета, к черту, здоровье? Запустил себя дедушка. Ну или его «запустили» — имеются у меня некоторые подозрения на этот счет. Кому нужен живой брат правителя, когда у того законный сын и наследник имеется?
Да, таки брат. Младший. Сводный. Сын царя Лендеда Великолепного и его второй жены — первая в родах померла.
История, в общем, в лучших традициях Средних веков, в каковых я, похоже, нынче и пребываю, да русских народных сказок — было у царя три сына. Старший — умный был детина, средний был и так и сяк, третий… Третий помер во младенчестве, потому в дальнейших событиях и не участвовал. А средний — это, получается, я.