Почему «и так и сяк»? А какого такого гениального ума ждать от мальчика-мажора в восемь (по нашим меркам — пятнадцать) с небольшим лет? Бабы, выпивка, охота, породистые лошади — чего Лисапету еще было желать в те времена? Он ничего другого и не желал.
Ох и покуролесил же, мелкий гаденыш, и все ему с рук сходило. Конечно, это первую царицу Лендед взял в жены по политическим резонам, причем не сам, а с подачи своего папеньки, чтобы мирный договор закрепить (такая вот войсковая операция по принуждению к браку получается), а на второй уже женился по любви, ну и меня потому привечал. А вот братец, который по местным-то меркам на пять лет меня старше, на дух нас с царицей не переносил. Ну, вообще, понять того можно: мачеха его в черном теле держала, все мечтала на трон свою кровиночку усадить, и, может, даже у нее чего и срослось бы — сама она из местных, из богатого и влиятельного княжеского рода, дядьев-кумовьев при дворе полно, а то, что сын охламоном растет, так молодой еще, перебесится.
Оно, конечно, может, и перебесился бы, когда в возраст вошел, да только тут папенька подсуропил — возьми да на охоте шею и сломай. Лошадь, понимаешь, споткну, а он сильно был нажрамшись к тому моменту, вот в седле и не удержался.
Беды, ясен пень, никто не ждал, так что и готовых планов интриг на случай внезапного атаса стороны не имели, однако Лисапетову маменьку это ничуть не смутило — та еще была стерва. Не успев похоронить мужа, она уже начала мутить воду против законного наследника престола, упирая на его неблагонадежное происхождение от дщери враждебного государства.
Пес его знает, протащила б она меня на царство через Совет князей, который, формально, утверждает нового государя на трон, или нет, но, как я уже упоминал, старший — умный был детина. И в войсках авторитетом пользовался.
Нет, гражданскую войну с резней всех несогласных он затевать не стал. Каген поступил гораздо разумнее.
Внешне он вообще никак на потуги мачехи не прореагировал, наоборот, собрался в паломничество, за усопшего отца помолиться, да не в ближний монастырь, а от столицы подальше, в обитель Святого Солнца, к чудотворной Реликвии припасть. Есть здесь такая — здоровенный золотой слиток, в котором человеческая рука словно в пластилине отпечаталась. Считается оттиском десницы этого самого Солнца, когда он в людском облике по земле шарился и диким людям раздавал знания и прочие ништяки.
С пропагандистской точки зрения ход беспроигрышный, ну, царица на него и купилась. Спровадила с Кагеном и младшенького царевича (он, мол, ничуть не меньше отца любил, больше даже, пущай к святыне припадает вместе с братом и рубит на этом половину купонов, а я женщина слабая, к путешествиям неприспособленная, я тут, в столице посижу, почву подготовлю, чтобы пасынка с короной прокатить) — не одного, понятно, со свитой, телохранителями и прочими лакеями. И вот тут в дело вступила география. Я бы даже сказал — политическая география.
Суть в том, что монастырь наш расположен в «тупиковой» горной долине, путь к которой проходит неподалеку от торговой тропы. Ничего удивительного нет в том, что на этом ответвлении с незапамятных времен стоит крепостица с таможенным пунктом и гарнизоном — во-первых, пошлину с купцов брать где-то надо, так почему и не здесь (вдруг они монахам продадут чего, не уплатив до этого положенного сбора в казну?), а во-вторых, обитель Святого Солнца — это место священное, прославленное, но расположенное едва не у самой границы. Случись какая война, соседи Реликвию могут запросто затрофеить, чтобы паломники и богомольцы уже в их страну поклониться ездили и, соответственно, свои денежки у них тратили — на еду, проживание и всякие добровольные пожертвования.
Крепостицу эту в придворных раскладах никто не учитывал — сущая дыра. Хоть и обросла уже кой-каким посадом, после завоевания княжества Самватин по ту сторону гор и вовсе значение почти утратила. И зря не учитывали, потому как комендантом гарнизона в ней был боевой товарищ Кагена, должность эту получивший благодаря некоторому знакомству с царевичем, но мечтающий-то о несколько большем.
В общем, когда паломники добрались до монастыря, Каген с помощью своих личных гвардейцев и крепостного гарнизона доходчиво объяснил всем заинтересованным лицам, что брат его младший и любимый, Лисапет, проникся святостью обители и решил уйти в монахи, посвятив оставшиеся свои дни молитвам об усопшем отце. Почему сам об этом не сказал? Так ему все мирское противно отныне, и никого кроме братии он видеть не желает. И, мол, единственное, о чем он попросил Кагена, — когда тот сядет на престол, освободить сие святое место от всяческих пошлин и купцов сюда без них же пропускать.
Учитывая превосходство моего братца в числе сабель, спорить никто благоразумно не стал, и царевич Лисапет стал смиренным братом Прашнартрой.
Не скажу, что по возвращении в столицу у новоявленного царя все пошло просто и гладко. Тех, кто на меня ставил и планировал вертеть монархом-недорослем, оказалось предостаточно, заговоры множились, я кипами получал тайные послания о грядущем освобождении. Но Каген проявил крутость характера и устроил во дворце воистину сталинскую чистку рядов, в чем ему, кстати, немало поспособствовал мой же родной дядя.
Дедушка-князь, ранее державший весь свой клан железной рукой, к той поре одряхлел и почти полностью уступил фактическую власть над семейством своему сыну и наследнику. Тот же, прекрасно зная норов своей царственной сестры, обоснованно опасался, что с моим воцарением матушка мне обеспечит власть над своими родичами не только в роли сюзерена, но и в качестве нового кланового лидера. Дядюшке это было совершенно не нужно, и он, разумеется, за определенные гарантии, выступил на стороне Кагена, сохранив тем немало жизней родичей.
За местный год все устаканилось, оппозицию царю подавили, о существовании второго претендента на престол начали благополучно забывать, а там и вдовствующую царицу уморили потихоньку… Так вот я и остался на бобах. Причем не только в переносном, но и в прямом смысле слова.
Ну, не только на бобах, разумеется: в долине, где монастырь расположен, и просо растят, и ячмень, и гречку всякую пополам с репой и свеклой, но суть остается простой — устав обители предполагает преимущественно вегетарианскую диету с небольшим добавлением рыбы в рацион питания. Изредка — именно что по праздникам — жарят барашка. Раз в два месяца где-то.
Правда, рыба, чего уж греха таить, тут знатная. В речках в изобилии водится горная форель, а в озере, близ монастыря, живут офигенные карпы, но готовят рыбу нечасто, а вот впахивать монахам приходится неслабо. А вы что думали, в монастырях только молятся, что ли? Да сейчас! При обители и поля свои есть, где иноки и послушники трудятся наравне с отрабатывающими «барщину» местными крестьянами (земля в долине формально вся монастырская, хотя большинство пахотных земель, а их не так уж, кстати, тут много, используется жителями четырех местных деревушек), овечью шерсть монахи прядут, а потом полотно ткут. Мельница у нас опять-таки, ну и рыбу ловим сами, да. Причем сетями пользоваться вера, видимо, не позволяет.
При этом еще на монахах лежит обустройство быта богомольцев самой разной финансовой состоятельности, выделка шкур в пергамент и написание на этих пергаментах различных религиозных текстов — как переписывание старых, так и сочинение новых, — починка, отлаживание да подстругивание того, что поломалось, торговля сувенирами культа. Не говоря уже о собственно богослужениях.
Скучать, короче, братии некогда.
Пытался ли от такой жизни сбежать Лисапет? Да еще как! Только в первый год пять раз лыжи навострял. Ну, понятно, с каким результатом, раз я все еще здесь. Солдатики в крепости службу свою знают крепко, мимо них даже ночью фиг проскочишь, да и просто добираться до них — едва ли не день пути пешкодралом. Ловили, разумеется. И потом отечески вразумляли.
Нет, порка или еще какое рукоприкладство в монастыре не практикуется. Зато есть такая особая келья для осмысления своего нехорошего поведения, перед которой губа в нашей части (да, перед учебой я, не то что некоторые, год в мотострелках оттрубил, там и ряху наел) кажется санаторием. Ну и другие способы «смирить гордыню» имеются. Что там брат Асмара про горшки говорил? Сопляк он по сравнению со своим предшественником! Сколько я одних только выгребных ям очистил — можно сразу высший разряд ассенизатора давать.
Смирили, в общем, Лисапета к одиннадцати годам, и бегать отучили, и к деревенским бабам лезть — это уже без настоятеля, мужики просто два ребра сломали, — и вспоминать про свое происхождение вообще. Доброты, любви к ближним и общительности это ему, конечно, не добавило, и с годами склочность и язвительность его только усугублялись. В общем, премерзкий из него вышел старикашка.