Плотно сжатые губы расплывались в растерянной улыбке. Он с трудом справлялся с охватившим его новым чувством. Капитану Плюму стало жалко этого странного полусумасшедшего человека, и он почувствовал к нему бессознательную симпатию. Его ответное пожатие было искренно и сильно.
— Теперь в путь, капитан Плюм!
Но капитан Плюм сам теперь не отпускал его руки.
— Погодите, еще одно слово. Ваш друг не все вам сообщил. Есть еще кое-какие подробности, которые я хотел бы вам лично разъяснить.
В глазах капитана Плюма впервые за все их знакомство блеснул предостерегающий огонек.
— Перед тем как оставить шхуну, я отдал своему помощнику Кесси исчерпывающие распоряжения. Я ему сказал приблизительно следующее: «Кесси, перед тем как вернусь на шхуну, я постараюсь повидать Стрэнга. Если он согласится покончить за пятьсот фунтов, все будет в порядке. Если нет, то нам придется подойти поближе к Сент-Джемсу и угостить их как следует нашей пушечкой». Если я не вернусь завтра к вечеру, Кесси примет командование и начнет бомбардировку без меня. Таким образом, Прайс, если тут пахнет предательством, то завтра…
Старичок весь задергался.
— Нет, Боже упаси, Нат. Я клянусь, что здесь нет измены. Клянусь вам. Идем же, наконец!
Но капитан Плюм все еще колебался.
— Я все-таки хотел бы знать, с кем я иду. Кто вы? Объясните мне, наконец, кто вы?
— Я — член священного совета двенадцати и главный казначей его величества короля Стрэнга.
Отрекомендовавшись таким образом, Обадия Прайс освободил свою руку и быстро засеменил к двери. Хозяин «Тайфуна» последовал за ним. На поляне перед хижиной советник и казначей короля на секунду остановился в нерешительности, какую выбрать дорогу. Потом с многозначительной гримасой и обычным своим бормотанием выбрал ту, по которой несколько времени назад убежала смущенная посетительница. В течение пятнадцати минут они шли между сплошными стенами лесной растительности. Прайс все время держался на несколько шагов впереди. Оба молчали. Приблизительно через полмили тропинка выходила на прогалину, в противоположном конце которой светился одинокий огонек. Это было освещенное окно большого бревенчатого дома, и когда они проходили совсем близко мимо него, капитан Плюм уловил запах сирени. Он ускорил шаги и, нагнав старика, в волнении схватил его за руку.
— Я чувствую запах сирени!
— Я также, — ответил Прайс, не останавливаясь. — У нас на острове в этом году чудесная сирень.
— Да, но это, знаете, исключительная сирень, я думаю, что это самая лучшая. Я уже…
— Да, да, — расхохотался казначей и советник его величества. — Я не сомневаюсь, что это замечательная сирень… Она вообще очень любит цветы и всегда носит их.
Когда кончилась прогалина, они вновь погрузились в гущу леса и только спустя еще некоторое время попали на другую поляну, откуда увидели наконец город Сент-Джемс. Огоньки нескольких рыбацких лодок мерцали в гавани. Большая же часть города была погружена в темноту. На мрачном фоне ночи желтизна и малочисленность освещенных окон казались особенно печальными. Только яркий свет маяка над домом короля стойко боролся со всепоглощающей тьмой.
— Еще не время. Мы слишком поспешили, — сказал Прайс, сворачивая с тропинки в сторону леса, где легче было остаться незамеченными. Пройдя несколько шагов, он сел на маленький искусственный холмик. Таких холмиков было три. Капитан Плюм сел на ближайший к старику и ждал, пока тот заговорит. Но старичок упорно не раскрывал рта. Он весь сгорбился, колени почти касались подбородка, и взгляд впился в маяк. Несколько минут протекли в полном молчании. Вдруг свет маяка задрожал, начал слабеть и наконец совсем потух, подобно светлячку, сложившему крылья.