— Спасибо, старина, — Сажин крикнул: — Зигмунд! Александр! Марш мыться! — затем повернулся к Петеру: — Завтра тренировку проводишь ты. Договорились?
— Хорошо. Спарринги проводить? — спросил Петер.
— В шлемах и без драки. У тебя кто будет работать на первенстве Европы? — Сажин открыл дверь и пропустил Петера в коридор.
— Практически один парень. В легком.
— Я видел. Хорош.
— Приличный, — Петер кивнул на буфет. — Выпьем? Нам уже можно.
— Ваше пиво, — Сажин рассмеялся. — Ваше пиво — моя слабость.
* * *— В посольстве сказали, что проведение товарищеского матча с американцем — дело спортивное и его решаем мы. Давайте решать, — Сажин взял со стола колоду карт. Зигмунд любил раскладывать пасьянс, а Шурик и Роберт играли между собой в подкидного.
— Что решать, Миша, — Роберт погладил усы и неодобрительно посмотрел на Сажина. — У них сорвался матч профессиональных боксеров, билеты проданы, они горят, — он поднял ладонь к лицу, — пусть горят. Мы не пожарная команда. — Видимо, Роберт устал от такой длинной речи, тяжело вздохнул и отвернулся.
— А ваше мнение, Александр Бодрашев? — спросил Сажин.
Шурик сидел на кровати, по-турецки сложив ноги, и смотрел на выключенный телевизор. По двенадцатому каналу наверняка идет вестерн или детектив. Шурик шмыгнул носом, взъерошил рыжий чуб и не ответил, он не любил играть в демократию. Сажин советуется не для того, чтобы разделить ответственность. Не тот он человек. Решение он уже принял и поступит по-своему, хоть они все трое на голову встанут.
— Шурик, мне действительно важно знать твое мнение, — сказал Сажин и перевернул карту. — Ребята, что означает король треф?
— Король треф — это вы, Михаил Петрович, — сказал Шурик. — И я считаю, что вы решили правильно. Пусть так и будет, я согласен.
— Какой смелый человек. Завидую, — сказал Роберт.
— Некоторым все равно, а я хочу еще раз на соревнования поехать. Такова се ля ви, — ответил Шурик и посмотрел на телевизор.
Зигмунд отложил томик стихов, который он до этого демонстративно читал. Сажин заметил движение боксера и кивнул.
— Ты? Валяй, ты вроде тоже имеешь отношение, — он снова перевернул колоду, опять выпал король треф.
— Мне с американцем драться не хочется…
Шурик присвистнул, а Роберт хлопнул себя по коленям.
— Может, он грязный боксер? Полетит бровь, можно палец повредить, — Зигмунд посмотрел на Сажина и пожал плечами. — А вы не сердитесь, Михаил Петрович. Вы решили, что я буду драться, и я буду.
Сажин взял со стола газету с фотографией Фишбаха и, словно Зигмунд, сделал вид, что читает. Почему он соглашался на бой? Уж очень принижают любительский бокс. Три раунда — вы смельчаки! Попробуйте пятнадцать с профессионалами. Пятнадцать не будет, а с профессионалом можно попробовать. И пусть в XX веке дуэли отменены, но от непринятого вызова остается нехороший осадок.
— Хорошо. — Сажин встал. — Значит, два против одного при одном воздержавшемся решили предложение принять.
— Я не воздержавшийся. Я — примкнувший, — Шурик соскочил с кровати, снял тренировочный костюм и стал быстро одеваться.
— Ты далеко? — Сажин вынул из шкафа плащ.
— Я вас провожу. Можно?
— Можно. Ребята, я вернусь поздно. — Сажин сунул левую руку в карман, а правой ловко застегнулся и подпоясался. — Вы ложитесь. Перед сном погуляйте. Не давайте парню, — он показал на Шурика, — смотреть всю ночь в ящик.
— Ну почему нельзя телевизор? — возмутился Шурик.
— Идем, — Сажин обнял, его за плечи и прошептал в самое ухо: — Боюсь, заразишься западной пропагандой.
— Ты, конечно, умный, но… — Сажин и Шурик вышли в коридор и не слышали, что Роберт втолковывает Зигмунду.
— Сейчас Роберт ему устроит, — Сажин кивнул на дверь.
— Зигмунду устроишь, — Шурик ухмыльнулся. — Он парень простой. С ним не жизнь, а малина.
Они вышли на улицу и зашагали в ногу по мокрому, отражающему рекламы тротуару. Им было удобно вдвоем, одного роста, не то что с Робертом или Зигмундом.
— Иду по загранице. Запросто иду, словно так и положено. Непонятные буквы, огней побольше, лопочут кругом не по-нашему, — рассуждал Шурик, — а так вроде Рига или Таллин.
— Скорее Таллин. Только смотри, здесь весь первый этаж либо магазин, либо кафе, — ответил Сажин, подтолкнул Шурика, и они перепрыгнули через разноцветную лужу. — А тебе не смешно, что ты иностранец?
— А я молчу, и никто не знает. Вчера вот только в магазине… — Шурик запнулся.
— Видел я твои туфли. Зря купил, — Сажин отстранил плечом мальчишку, который протягивал им пачку открыток. — Видишь, знает, что мы иностранцы. Молчи не молчи, а отличают. Иностранец он везде иностранец.
Мимо них прошел высокий блондин, и Сажин вспомнил Зигмунда. Шурик сказал, что Калныньш простой. Шутит, конечно. Шурик вообще редко говорит, что думает. Парнишка хитрит, но с ним легко, весь как на ладошке. Хитрости простые, говорит наоборот, думает, что обманывает. У Зигмунда ничего не поймешь, смотрит в глаза, лицо красивое, открытое, а что за ним, неизвестно. И мягок, и доброжелателен, а ближе рукопожатия не подпускает. На любой вопрос ответит, вроде откровенен. Откровенен. А на глазах шторки. И на ринге такой же. Простой и открытый, на, возьми. Сажин видел, как падали мастера, поверившие этой простоте. Удар всегда не оттуда, откуда ждешь. Даже Сажин не знает, что Зигмунд в какой момент сделает. Надо атаковать, он защищается, вдруг пропустит удар, от которого мог легко уйти. Редко, когда Сажин угадает момент развязки. И излюбленных положений для завершающего удара у Зигмунда нет, все не как у нормальных людей. Сейчас, наверное, слушает Роберта, смотрит внимательно, словно мать на разговорившееся дитя. И откуда такое высокомерие? Роберт — трехкратный чемпион Европы, Калныньш выступает впервые, а держится как бог, спустившийся с Олимпа. Старается выглядеть скромным, в руках всегда книжечка или журнальчик, да не читает, только делает вид, отгораживается, не приставайте, мол, скучно мне с вами, неинтересны ваши детские заботы и развлечения.
— Михаил Петрович, — Шурик дернул Сажина за локоть, — вы говорили, что через два дня у нас встреча с журналистами.
— Ну и что? — Сажин остановился и оглянулся. — А ты дорогу назад найдешь? Не заблудишься?
— Не заблужусь, — Шурик взял Сажина под руку, и они пошли дальше. — Что мне журналистам говорить?
— Что говорить? Будешь отвечать на вопросы.
— Чем я занимаюсь, кроме бокса? — Шурик потупил глаза.
— А чем ты занимаешься?
— Я учусь в техникуме, на заочном. Правда, бываю там редко. Тренировки, сборы…
— Плохо.
— На какие средства я живу? — Шурик взглянул Сажину в лицо.
— А на какие средства ты живешь?
— Я работаю тренером с юношеской группой.
— Видишь, ты работаешь.
— Да ведь опять же на тренерскую работу времени почти не остается, — Шурик снова посмотрел на Сажина.
— Так и скажи, что ты плохо работаешь. Зигмунд, например, хирург, Роберт — ветеринар, он своих жеребят словно детей нянчит. Александр Бодрашев в техникуме показывается нечасто, так же как и на работе… Ну, хватит разговоров. Отправляйся в гостиницу. Знаешь дорогу?
— Найду, — Шурик проводил Сажина взглядом и увидел, как к тренеру подошел его давешний приятель, дядя Карл, взял под руку и пошел рядом. Шурик хотел было догнать и поздороваться, но передумал и побрел обратно.
Лемке разговаривал по телефону.
— Встретился с Петцке? Спасибо, вы свободны, — он повесил трубку, телефон снова зазвонил. — Слушаю.
— Господин Лемке, беспокоит администратор. Как вы и распорядились, мы дали в афишах замену Дерри на русского, билеты все проданы. Поздравляю вас, господин Лемке.
— Спасибо, спокойной ночи, — Лемке положил трубку, щелкнул зажигалкой, посмотрел на пламя и вновь взялся за телефон.
Карл и Сажин раскланялись с хозяйкой маленького кафе и заняли столик в углу.
— Французский коньяк, шотландское виски, русскую водку, — Карл не обращал внимания на удивленную хозяйку, — можете не подавать. — Он подошел к стойке, оглядел блюдо с сандвичами и выстрелил в него пальцем. — Представьте, Матильда, что к вам зашли голодные студенты, которые нашли на улице кошелек. Две яичницы с ветчиной и кофе!
— Кофе по рецепту дядюшки Иоганна? — лукаво улыбаясь, спросила хозяйка.
Карл бросил на хозяйку пронизывающий взгляд, протяжно вздохнул и прижал ладони к груди.
— Прекрати, озорник! — Хозяйка вильнула юбкой и скрылась на кухне.
— Ты опасный парень, Карл. — Сажин отодвинул для товарища стул.
Карл сел и воинственно выдвинул подбородок.
— Знай, презренный гладиатор, что в моем лице криминальная полиция потеряла гениального сыщика.
Из кухни доносился грохот, и в зал вбежала хозяйка.