На ней была строчка черных букв:
«поХудеть Удастся при Достатке Еды! эЙ!»
Глава 4 Вес 227 фунтов
Большую часть обратного пути в Фэрвью они проехали молча. Хейди сидела за рулем, пока они не отъехали от Нью-Йорка. Движение на автостраде стало интенсивнее. Тогда она подрулила к обочине, и Вилли пересел за руль. Никаких причин, чтобы ему побездельничать: старая женщина погибла, совершенно верно. Одна рука почти оторванная от тела, живот вспорот, череп расколот как китайская ваза, брошенная на пол, но Вилли Халлек не получил ни одного прокола в водительских правах. И все благодаря любезности старого любителя потискать чужих жен — Гари Россингтона.
— Ты слышишь меня, Вилли?
Он посмотрел на жену только на секундочку, потом его глаза обратились к дороге. В эти дни он водил машину намного аккуратнее, и хотя не пользовался сигналом больше обычного, не размахивал руками, не кричал больше обычного; он лучше чувствовал промахи водителей, да и свои собственные промахи, чем когда-либо в прошлом, и не собирался быть снисходительным ни к другим, ни к себе. Убийство старой женщины сотворило чудо с его вниманием. Оно подгадило самоуважение и вызывало довольно омерзительные сны, но безусловно подхлестнуло уровень концентрации.
— Я немного задумался. Извини.
— Я поблагодарила тебя зато, что мы чудно провели время, — она улыбнулась Вилли и слегка коснулась его руки. Поездка действительно получилась чудесной, для Хейди во всяком случае. Безусловно, Хейди погребла все в прошлом: цыганку, предварительное слушание, на котором дело замяли, старого цыгана с гнилым носом. Для Хейди это стало неприятностью прежней жизни, как и дружба Вилли с итальянским гангстером из Нью-Йорка. Но что-то еще донимало ее. Это подтвердил второй косой взгляд. Улыбка поблекла, четче обозначились морщинки вокруг глаз.
— Всегда пожалуйста, — сказал он. — Всегда к твоим услугам, крошка.
— А когда мы вернемся домой…
— Я снова взгромозжусь на твои кости! — воскликнул он с поддельным энтузиазмом и изобразил похотливую улыбку. На самом деле ему казалось, что сейчас его член не сможет поднять даже парад далласских красавиц, марширующих перед ним в белье, смоделированном Фредериком из Голливуда. Ничего общего с тем, как часто они занимались любовью в Мохонке. Все дело в том предсказании, четком, как заголовок в «Нью-Йорк таймс».
— Можешь залезть на меня, если так хочешь, — сказала Хейди. — Но чего бы я действительно хотела, так чтоб ты сначала вскочил на весы в ванной.
— Перестань, Хейди. Я сбросил несколько фунтов. Ничего особенного.
— Я очень горжусь тем, что ты скинул несколько фунтов, Вилли, но мы были вместе последние пять дней, и будь я проклята, если понимаю, как ты их скинул.
Вилли внимательнее посмотрел на жену, но она не смотрела на него.
— Хейди…
— Ты ешь так же много, как обычно. Даже больше. Горячий воздух, наверное, добавил оборотов твоему мотору.
— Зачем сластить пилюлю? — спросил он, замедлив скорость, чтобы бросить сорок центов в пункте оплаты. Его губы сжались в тонкую белую линию, сердце колотилось слишком быстро. Он внезапно разозлился. — Ты просто хочешь сказать, что я — здоровенный жирный боров? Скажи прямо, если тебе так хочется! Какого черта! Я это вынесу.
— Не имела в виду ничего подобного! — воскликнула Хейди. — Почему ты хочешь сделать мне больно, Вилли? Почему ты хочешь это сделать после такого чудного путешествия?
На этот раз ему не нужно было смотреть на жену, чтобы понять: она почти плачет. Об этом говорил ее дрожащий голос. Ему было жаль, но сожаление не убивает гнев, не убивает страх, который спрятан за гневом.
— Я не хотел сделать тебе больно, — он так сжал рулевое колесо Оулдо, что побелели суставы. — Никогда не хотел. Но потеря веса — хорошая вещь, Хейди, почему ты не перестанешь травить меня из-за этого?
— Не всегда хорошо так неожиданно худеть! — закричала она, чуть напугав его, заставив слегка соскользнуть с прямой. — Это не всегда так, ты это знаешь! — Теперь она действительно заплакала и стала шарить в сумочке в поисках платочка в своей немного раздражительной и чуть трогательной манере. Он передал ей свой платок.
— Можешь говорить, что хочешь. Можешь злиться, можешь грубить мне, Вилли, можешь даже испортить эти чудесные каникулы, но я люблю тебя и должна сказать. Когда люди начинают терять вес, не находясь на диете, это может значить, что они больны. Это один из семи признаков рака. — Она бросила платок обратно ему.
Слово было произнесено. Рак. Рифмуется со словом «смак» и «позой раком». Бог свидетель, слово мелькало у Вилли в голове уже не раз с тех пор как он сошел с весов у обувного магазина. Вилли пытался отвернуться от него, как отворачиваются от неопрятных женщин с пакетами, которые сидят, покачиваясь в замызганных закутках Центрального Вокзала… или отворачиваются от резвящихся цыганят, которых полно в каждой цыганской шайке. Кажется, что у всех них либо кожная болезнь, либо косоглазие, либо заячья губа. Когда вы внезапно сталкиваетесь с подобной комбинацией резвости и уродства, что еще остается делать? Только отворачиваться. Женщины с пакетами, цыганята… и рак. Хаотический бег мыслей напугал его. И все же лучше, что слово выскочило.
— Я чувствую себя прекрасно, — повторил он наверное уже в шестой раз с той ночи, как Хейди спросила его о самочувствии. Но, черт возьми, он и правда чувствовал себя хорошо! — Я упражнялся…
Тоже верно… Если говорить о последних пяти днях, по крайней мере, они все-таки добрались до вершины лабиринта; хотя он пыхтел всю дорогу и втягивал живот, чтобы протиснуться через пару узких мест, но ни разу ничего даже близкого к тому, чтобы застрять. Получилось, что Хейди, чуть ли не задыхаясь, дважды молила о передышке. Вилли дипломатично не упоминал о ее злоупотреблении сигаретами.
— Не сомневаюсь, что ты себя прекрасно чувствуешь, — сказала она. — Великолепно. Но стоит провериться. Ты не был у врача уже полтора года. Я уверена, доктор Хьюстон по тебе соскучился.
— Думаю, он немного неосмотрителен с наркотиками, — пробормотал Вилли.
— Немного… что?
— Ничего.
— Но уверяю тебя, Вилли, нельзя скинуть двадцать фунтов за неделю одними упражнениями.
— Я не болен!
— Тогда просто сделай мне одолжение.
Остаток пути прошел в молчании. Халлек хотел прижать ее к себе, сказать, что, конечно, сделает все, как она хочет. Только одна мысль пришла к нему в голову, совершенно абсурдная мысль. Абсурдная, но тем не менее пугающая.
Может, появился новый вид цыганского проклятия? Как насчет этого, друзья и соседи? Раньше цыгане превращали тебя в оборотня или насылали демона, который мог открутить тебе голову в полночь… Что-то вроде этого, но ведь времена меняются, верно? А что, если тот старик коснулся меня и заразил раком? Хейди права: потерять двадцать фунтов подобным манером — это такой же признак, как канарейка шахтера, вдруг упавшая замертво. Рак… лейкемия?..
Безумие, но безумие отгоняла мысль: «Что, если он коснулся меня и заразил раком?»
* * *Линда приветствовала их экстравагантными поцелуями, и к их обоюдному удивлению, извлекла из микроволновки весьма похвальную «лазанью», спросила, как прошел их вторичный медовый месяц, а потом воскликнула:
— О, чуть не забыла!
И стала засыпать их историями из школьной жизни — бесконечными рассказами, содержавшими больше очарования для нее, чем для Халлека с женой вместе взятых, но они пытались внимательно слушать ее, ведь в конце концов они отсутствовали почти неделю. А потом Линда упорхнула с двумя подругами, прежде чем они успели рассказать ей о своей поездке. Выбегая на улицу, она звонко поцеловала Халлека в щеку и крикнула:
— Пока, худощавенький!
Халлек видел, как она вскочила на велосипед и поехала по дорожке. Потом он повернулся к жене. Он был ошеломлен.
— Ну? — спросила она. — Теперь-то ты меня выслушаешь?
— Это ты ей сказала. Позвонила и подговорила так сказать. Женский заговор.
— Нет.
Вилли посмотрел Хейди в лицо и устало кивнул.
— Да, вижу.
Хейди потащила его наверх, где он принимал ванну, раздела, оставив лишь полотенце вокруг бедер. Вилли поразило сильное чувство Дежа Вю (уже виденного) — временное смещение, такое реалистическое, что его едва не вытошнило. Почти точное повторение того дня, когда он не так давно вставал на весы. Единственное, чего не хватало, так это доброго запаха поджаривающегося бекона. Все остальное осталось прежним. Хотя нет, не так. Еще одна вещь заметно отличалась. В тот день ему пришлось наклониться, чтобы прочесть дурную новость, ему пришлось сделать это из-за карниза живота. Карниз остался, но теперь он стал меньше. Без сомнения, теперь Вилли стоял на весах, смотрел вниз и читал цифры. Шкала показывала 229.