– Может, финку кому-нибудь из парней в руку вложить, чтобы уже совсем концы в воду, – осторожно подал я голос.
Железо непонимающе взглянул на меня:
– Что?
У его глаз было совсем иное, незнакомое мне, выражение. Я повторил фразу.
Глаза Железо стали прежними. В них снова трудно было смотреть.
– Финку? – произнес Всадник Без Головы и повертел в руках узкий клинок с односторонне заточенным лезвием.
«Самоделка», – подумал я.
У финки была грубая оловянная ручка со следами розоватого лака.
– Эта вещь у меня двадцать лет. Один человек подарил. Взрослый человек. Всего лишь вечер меня знал. Странные тогда были времена, – взгляд Железо снова ушел в пространство.
Я прислонился к стенке и подумал, что состою при этом человеке не больше часа, но уже успел два раза преступить закон. Но обратной дороги не было.
– И разве это справедливо? – неожиданно произнес Саня.
– Что? – не понял я.
– Ведь если бы не тот пижон на «ягуаре», мы бы успели. Дорого обходится его ощущение собственной значимости?
– Три жизни, – подвел я черту, не беря в счет киллеров.
– Вот именно! – кивнул Железо. – Но кто его осудит! Я даже номер машины не запомнил.
– Я запомнил!
– Молодец, Бензин! – вознаградил меня кривой улыбкой Железо и добавил: – Маньчжур тоже ответит. И еще кое-кто. – Железо опять надолго замолчал.
Я продолжал подпирать стенку, не понимая, чего мы ждем, но спросить не решался.
Потом раздался звонок в дверь, и в квартире появился худой длинный тип с фотоаппаратом в руках. Увидев девушку, он на мгновение застыл, затем произнес почти с благоговением:
– Какая удача, – и сделал несколько снимков. – Это же надо! – приговаривал он. – Всегда мечтал снять взгляд покойника.
Я слегка растерянно наблюдал за его действиями.
– Молодой человек, вы не можете сесть рядом и обнять ее? – неожиданно обратился ко мне этот тип.
Я несколько мгновений ошарашенно смотрел на него, а потом с чувством произнес:
– А не пошли бы вы кое-куда, уважаемый!
Железо тонко улыбнулся и сказал:
– Марис, ты делаешь искусство или собираешь компромат на моих людей?!
– Извини, забылся. Такая натура! – Фотограф кивнул на покойную и виновато развел руками.
– Ты закончил? – перебил его Железо.
– Да.
– Тогда исчезни.
Когда фотограф растворился за дверью, Железо достал телефон, набрал номер и произнес:
– Они ушли… Куда?.. В поля другой охоты. Я опоздал на пару минут.
– Что это за псих? – Я кивнул на дверь.
– Как раз наоборот, – произнес Саня. – Он деньги на психах делает. Их сейчас на Западе как собак нерезаных. За такие фотографии там хорошие деньги платят.
– Придет же такое в голову: с покойником в обнимку, – я покачал головой.
Железо поднялся и посмотрел в окно.
– Поехал. Пора и нам.
– Он надежен? – спросил я.
– Его надежность в моем сейфе лежит. Марис по молодости наделал в Латвии дел. Здесь ему новый паспорт выправили. А старый у меня в сейфе хранится.
Навигатор опять понесся по улицам Москвы. Я молча сидел рядом, время от времени бросая на Железо быстрые взгляды, и думал о том, сколько мы еще успеем натворить до конца дня. Времени оставалось немало – солнце едва перевалило на вторую половину неба. Навигатор стал внезапно тормозить и прижался к тротуару возле бутика «Бенджамин». Я взглянул на Саню.
– Вылазь! – скомандовал Железо.
Мы выбрались из машины. Саня кивнул на бутик:
– За мной.
В магазине Саня указал на меня двум хорошеньким продавщицам:
– Оденьте этого колхозника так, как бы вы хотели, чтобы одевался ваш мужчина.
Продавщицы, хихикая, подвели меня к вешалке с костюмами.
– Какие цвета предпочитаете? – вежливо поинтересовалась брюнетка, но в ее глазах прыгали мелкие бесы.
Я беспомощно посмотрел в сторону своего патрона. Он стоял ко мне спиной, сунув руки в карманы.
– Характерные! – ответил, не оборачиваясь, Железо.
Минут через десять, глядя в зеркало, я видел перед собой совсем другого человека. Мужчину, на котором, как влитой, сидел черный, отливающий синевой костюм. И только уши, торчащие в сторону как локаторы, заметно портили впечатление. Эти уши, черт бы их побрал! Они всегда портили мне жизнь. Появившийся внезапно сзади Саня накинул мне на голову мягкую темную шляпу, и уши исчезли. Он задумчиво посмотрел на меня и сказал:
– А ты просто красавец, если без ушей.
Я снова взглянул на свое отражение и удивился – теперь передо мной действительно стоял другой человек.
Расплачиваясь, Саня обернулся ко мне:
– Шляпу не берем. Теперь их никто не носит. А уши… не горюй, Бензин, мы их обрежем.
Саня засмеялся. Заулыбались продавщицы.
Позже, когда мы сели в джип, Железо произнес:
– Ну а если серьезно, это недолго.
– Обрезать? – удивленно посмотрел на него я.
– Да нет, – захохотал Саня. – Их просто сделают из оттопыренных нормальными. Что-то там подрезают – и все, пустяковая операция. Завтра договорюсь. Отлежишь несколько дней в больнице и выйдешь с нормальными ушами.
Но все произошло еще быстрее, чем я ожидал. Минут через десять езды Саня вдруг развернул машину:
– Что тянуть? Сейчас этим и займемся. Тем более здесь рядом.
Вскоре мы остановились перед трехэтажным желтым зданием, стоящим в глубине старого парка. Его деревья бесшумно сбрасывали первые листья на еще зеленую траву.
– Клиника. Одна из лучших в городе, – сказал Саня.
Когда мы взошли на крыльцо, я остановился перед дверью и, с удовольствием ощущая на себе ладно сидящий костюм, обернулся. Мир по-прежнему смотрел на меня синим холодным взглядом сквозь подернутую первой желтизной листву деревьев. Так же, как и вчера и неделю назад, но зато я стал другим, или, по крайней мере, становился им.
– Давай-давай, – Железо ободряюще похлопал меня по спине. – Выйдешь совсем другим человеком.
И я вошел в приемный покой.
Обычной больничной суеты не было, а вместо казенного коридора моему взору предстало уютное светлое фойе с красивой темноволосой женщиной за стойкой.
Я поздоровался. Женщина ответила низким голосом, а затем спросила:
– Что вы хотели?
Я растерялся. Не говорить же про уши. Пауза затягивалась. Меня спас Железо:
– Мы к Пронину.
– Вам назначено?
– Неважно. Вы позвоните. Скажите, Железнов пришел.
Через пару минут мы уже находились в просторном кабинете с низкими, едва не до пола, окнами. За столом сидел полный, еще не старый человек, но его волосы и борода были седыми. Он поднялся с кресла и пошел Сане навстречу. Они обнялись.
– Вот, Николай Францевич, – сказал Саня, указывая на меня, – человеку надо срочно сделать нормальные уши.
Врач внимательно посмотрел на меня проницательными прозрачными глазами и кивнул:
– Сделаем.
К вечеру я уже лежал в послеоперационной палате с забинтованной головой, чувствуя легкую боль и жжение в районе ушей. Моя серая, монотонная жизнь вдруг понеслась галопом, словно пытаясь взять реванш за все двадцать три тускло прожитых года. Еще утром я лопоухим халдеем стоял с рожком в руках, заправляя машины, а сейчас лежал в двухместной палате с телевизором, СD-плеером и санузлом в одной из лучших клиник города.
Ближе к ночи ко мне подселили соседа. Судя по повязке, ему сделали операцию на нос. У каждого своя беда, подумал я, глядя на еще не проснувшегося после наркоза человека. Почему-то тогда мне и в голову не пришло, что эта беда не у каждого с рождения.
В восемь утра в палату заглянула медсестра. Заметив, что я не сплю, она улыбнулась и вкатила столик с завтраком. Я посмотрел на него, и мой рот наполнился слюной. У меня никогда не было такого завтрака – салат с креветками, несколько ломтиков ветчины, бутерброд с красной рыбой, стакан апельсинового сока и чашка свежезаваренного кофе, аромат которого наполнял палату.
Когда я ел, проснулся сосед – упитанный человек лет сорока пяти. Он сел в кровати, осторожно потрогал нос и посмотрел на меня. Здороваться сосед не стал, я тоже предпочёл промолчать. Но его взгляд показался мне знакомым. Где-то я уже видел эти оловянного цвета непроницаемые глаза. Вскоре в палату опять заглянула медсестра:
– Игорь Николаевич, завтрак?
Сосед кивнул. Медсестра вкатила столик.
Сосед хмуро и как-то тяжело принялся за еду. Он ел с недовольным лицом, и я думал о том, что завтрак вряд ли пойдет ему на пользу. Закончив есть, Игорь Николаевич достал из сумки сигареты и закурил. Я молча встал и открыл двери балкона. Сосед сделал несколько затяжек, потом вдруг закашлялся и, морщась, ткнул сигарету в салат с креветками, к которому даже не прикоснулся. Свинья, подумал я. В детдоме бы тебя за это убили. На дым мне было плевать, но за пищу, вот так без нужды, мимоходом загаженную, во мне все вскипело.