– Мать честная, да ты шикарный парень, Бензин! Это же надо, совсем другой вид. Ну теперь ты ему покажешь! – Остановившись напротив, Саня хлопнул меня по плечу.
– Кому? – растерянно спросил я.
– Кому? Ему! – Саня обеими руками широко очертил пространство вокруг себя, затем, склонившись к моему уху, доверительно произнес. – Он давно хочет в морду. Я-то знаю.
Я бросил удивленный взгляд на Саню, сощурив глаза, обвел взглядом ряд желтоватых шестиэтажек на противоположной стороне улицы, просветы голубого неба между ними, жидкую вереницу прохожих, ползущий по улице трамвай и несколько башен-высоток вдали и кивнул.
Потом мы сели в машину. Пахло кожей и дорогим табаком, а в динамиках стереосистемы звучала скрипка, тонко и пронзительно выводя «Чардаш» Монти. Мелодия рвала душу, и от этого еще больше хотелось жить на полную.
– Когда я сдохну, Бензин, наймешь скрипача, пусть идет за гробом и играет «Чардаш», – неожиданно произнес Саня.
Я кинул на него быстрый взгляд:
– А что, это скоро может случиться?
Саня пожал плечами:
– Всякое бывает.
– А почему сдохнуть? – спросил я. – Подыхают животные – собаки там и прочее…
– И люди тоже! Потому что, как бы они ни мнили о себе, как бы ни обставляли собственную смерть, в каких бы гробах их ни везли на кладбище, всех по концовке жрут черви. И это есть самое глупое и гнусное в системе мироздания. И оправдать это может только то, что ты красиво жил. А если ты существовал серо и незаметно, как платяная вошь, тогда зачем ты вообще здесь появился?! Конечно, если бы ты всю жизнь простоял с заправочным пистолетом на бензоколонке, это бы очень устроило стадо, в котором ты бредешь – тихая покорная овца. Никаких хлопот. Но почему бы тебе не попытаться отхватить кусок от пирога, который, давясь, жрут там, наверху, отгородившись законами, охраной и камерами наблюдения? – Железо резко выжал газ, и машина стрелой понеслась по улице. – Кстати, насчет нашего друга, которому ты сделал инъекцию. Другого выхода, кроме как прикончить его с твоей помощью, у нас не было. Зулус не зря пришел в парике и гриме. Он унес все подозрения на себе. Потому тебе ничего и не предъявили. Инъекцию мог бы сделать и он, но успеть уйти ему, возможно, и не удалось бы. Сам, наверное, видел, как быстро сработал яд.
Я кивнул.
– А ликвидировать этого гуся надо было срочно. Что тут еще придумаешь за пару часов? Тем более, как выяснилось, гусь этот оказался с алюминиевой начинкой. А эти ребята, что владеют производством крылатого металла, так привыкли стрелять друг в друга, что тебя хлопнули бы без промедления. В лучшем случае оставили бы калекой. Меня бы им еще поискать пришлось. И неизвестно, кто кого быстрее бы нашел.
Я смотрел на новенький «Астон-Мартин», сделанный по индивидуальному заказу, и удивлялся – такая машина далеко не всякому по зубам. И дело здесь не в деньгах и рейтинге. Тайсону ее бы просто не продали, да и Льюису тоже. Предложили бы купить «феррари» – джентльмены, это ваш стиль. Не продали бы и сидящему на нефтяной трубе – нувориш! Вот «бентли» – пожалуйста. «Бентли» скис и перестал держать марку; на нем разъезжает всякая шваль, имеющая деньги. А «Астон-Мартин» доступен для продажи не в каждые руки. И дело здесь не в плебейском понятии «рейтинг», а в родословной, стиле и образе жизни.
Дверца машины медленно и плавно – иначе у такой машины и быть не могло – отворилась, и в асфальт твердо уперся сапог из тусклой, в стиле «вестерн», кожи, несомненно очень дорогой. Потом появился второй сапог, затем я увидел самого обладателя машины. На нем был костюм, по сравнению с которым мой казался пошитым где-нибудь в третьеразрядном ателье города Пензы. Но это еще не все. Человек был аристократичен от кончиков сапог до кончиков черных гладко прилизанных волос. Он каким-то немыслимо изящным жестом подал руку Сане, и они обменялись рукопожатиями. Потом взгляд этого джентльмена остановился на мне.
– Ты сегодня с адъютантом?
Саня молча кивнул, и они прошли к четырем фурам, стоящим во дворе склада. У меня было такое ощущение, что человеку остро не хватает трости. Когда они вернулись, я продолжал смотреть на него во все глаза.
– Виктор! – неожиданно представился он.
– Отто! – ответил я.
– Вы немец?! – удивился он.
– Не знаю.
– Почему?
– К сожалению, не помню своих родителей, – неожиданно расшаркался я.
Виктор обернулся к Железо:
– На этот раз только до польской границы. До поляков наконец дошло, какой куш они упускают.
– Они их к нам не завернут по двойной цене? – прищурился Железо.
– Под страхом смерти, – усмехнулся Виктор. – Они предупреждены. Реализация только в Западной Европе. До Америки бы дотянуться, – мечтательно добавил он.
Железо пожал плечами:
– Зачем? И без того по колено в деньгах. Коллег столбняк берет от зависти, когда выясняется, что это я тебя прикрываю. Они делят твой доход на десять, а потом, прикинув, что остается мне, люто завидуют. Но терпят, – Железо усмехнулся, глядя куда-то в пространство. – Представляешь, если бы узнали, что я с тобой на равных паях.
– Да разве в деньгах дело, милый друг, – Виктор вздернул голову вверх и с легкой улыбкой смотрел на Железо. – Деньги всего лишь средство, но не цель.
– А в чем же дело? – спросил Железо.
– А дело в том, что холодная война продолжается, только в другой форме. Сначала они сбагривали нам лежалые окорочка, а теперь пытаются навязать старую маразматическую суку – свою демократию. Так что нам самое время посылать им табачок с добавками. Вот бы и поквитались. Жаль, что в ответ на их демократию мы ничего не придумали, а могли бы. Нечто такое, тоже нематериальное, не облагающееся таможенными пошлинами.
– Мы не политики, а бизнесмены, – заметил Железо.
– Но мы ведь патриоты, – сказал Виктор. – А знаешь, – его лицо стало задумчивым, – в каком образе мне всегда видится американская демократия? В образе минетчицы Моники Левински, которая сначала объявила на весь мир, что она таковая и с кем это проделывала, и тем самым опустилась ниже канализации, а затем из этой канализации, уже будучи не то что в дерьме, а сама дерьмом, подала в суд за попранную женственность. На президента! Какой нашей порядочной и даже непорядочной женщине придет такое в голову? – Виктор осуждающе покачал головой, а затем резко поменял тему: – Кстати, как там твоя галерея?
– Дышит. Нелли еще двух художников нашла. Пьяницы, конечно, скандальные к тому же. Да я привык, – Железо усмехнулся и махнул рукой. – Правда, пару раз морды набил, чтобы присмирели. Когда не пьют, делают шедевры. На что уж я ничего не понимаю, и то оценил. Ну и пиар сделать пришлось. Диана на него мастер, – в словах Железо неожиданно прозвучала теплая нотка.
Виктор подозрительно взглянул на него и произнес:
– Ты еще скажи, что денег с нее за прикрытие не берешь.
– Не беру, – произнес Железо.
– Поразительно! – покачал головой Виктор. – А впрочем, по-мужски. Виктор обернулся к подбежавшему к нему с ворохом бумаг человеку, что-то подписал и произнес: – Отправляйте.
Человек обернулся к фурам и махнул бумагами:
– Пошли!
И фуры, одна за другой, стали выезжать с территории.
– Мои на кольцевой их встретят, – сказал Железо, кивая вслед машинам. – Может, по рюмке за удачу в мероприятии? – предложил он.
Виктор, садясь в машину, отрицательно покачал головой:
– Дела. Мне еще материал для фабрик получить надо. Может, вечером.
Саня кивнул:
– Позвоню.
Когда «Астон-Мартин» скрылся за воротами, я спросил:
– Что за фабрики?
– Джинсы шьют. Фирмы «Гуччи».
– «Гуччи»? – удивленно произнес я.
– А ты думаешь, если бы на них писали «Саня Железнов», их бы брали лучше? – усмехнулся Железо. – Я шью, Виктор реализует. В Европе. Основная часть уходит через супермаркеты и мелкие лавки. Это как бы объясняет их невысокую цену. Правда, пару раз я видел такие «Гуччи» в московском бутике. Весьма недешевом. И стоили они там примерно как хороший «Дизель». Спросил: откуда у вас, барышня, эти джинсы? А эта девочка из-за прилавка отвечает, не моргнув глазом: «Из Италии, разумеется. Последняя коллекция». Теперь все коллекционное, даже сковородки в задрипанной скобяной лавке всегда из последней коллекции. А сама лавка уже не магазин, а центр, «Мир сковородок». Ты можешь себе представить такой мир или «Мир кожи», например. Интересно, с чьей задницы ее содрали?
Саня с досадой сплюнул, сунул руки в карманы и опять уставился куда-то в пространство. Так и стоял, с каким-то странным выражением на лице и позой, словно перед глазами у него было видение, застлавшее пыльный двор базы с чахлыми кустами у забора. Потом усмехнулся, сменил выражение лица и произнес: