В этой беседе мальчики и не заметили, как шхуна подошла так близко к городу, что можно было видеть дома и сады.
Вскоре путников и их багаж пересадили в лодку и высадили на берег. Гавань была запружена судами всех наций. Точно лес, всюду виднелись мачты голландских, норвежских, французских, итальянских, русских, американских и других кораблей. На пристани стоял настоящий гул от смешанных криков и говора на всевозможных языках.
Выйдя на берег, наши путешественники совершенно бы растерялись в этой толпе, если бы не встретили своего знакомого Винцента, которому они очень обрадовались.
— Вы куда? — спросил он.
— Нам это безразлично, — ответил Стюарт. — Сначала нужно бы разыскать какую-нибудь гостиницу. Там мы оставим свои вещи, закусим и отправимся осматривать город.
— Ну, на это вам не много понадобится времени. А потом?
— Потом я желал бы пробраться вглубь страны. Мне знакома Норвегия только по книгам и рассказам. Говорят, много хороших мест есть между Христианией и Бергеном.
— Да, это правда. Я тоже еду в Берген. Хотите ехать вместе? Я знаю эти места и, может быть, буду вам полезен дорогою.
— Благодарю вас, вы очень любезны. С удовольствием принимаю ваше предложение. Но на чем мы поедем?
— А вы не видали здешних экипажей?
— Нет еще.
— Смотрите, вот вам образец, — и Винцент указал на проезжавшую мимо таратайку.
Это был какой-то странный экипаж с высокой спинкой, запряженный одной лошадью. В нем сидел, вернее — полулежал, растянувшись во всю длину, пассажир. Сзади, на запятках, стоял кучер и управлял оттуда лошадью через голову пассажира.
— Какие чудные тележки! — вскричал Гаральд. — Как же мы влезем в такой экипаж?
— Каждый из нас сядет в отдельную таратайку. Они приспособлены только для одного пассажира, — заметил, улыбаясь, Винцент.
— Вот это отлично! — воскликнул Гарри. — Джерри, — обратился он к брату, — мы можем сами править.
— Это мы увидим! — произнес Стюарт. — А теперь пойдемте в гостиницу.
По дороге они наняли четыре таратайки к завтрашнему утру и, придя в гостиницу, плотно закусили, напились чаю и отправились осматривать город.
На другой день, рано утром, путешественники уселись в эти оригинальные экипажи и отправились в путь.
Дорогою Гаральд вздумал разговориться со своим кучером, который был одних лет с ним и так смешно коверкал известный ему небольшой запас английских слов, что Гаральд не утерпел и стал его дразнить. Кучер обиделся остановил лошадь, соскочил на землю и проговорил наскоро подбирая английские слова и немилосердно их коверкая:
— Я не хотеть ехай… смеяться меня… Ходить вон! — и он с угрожающим видом подошел к своему пассажиру, хохотавшему до упаду при виде жестов норвежца.
— Ах ты, дурак этакий! — вскричал наконец Гаральд, видя, что его возница действительно не желает ехать дальше. — Так вот тебе за это! — прибавил он, дав порядочную затрещину своему кучеру.
— О-о!.. — закричал окончательно выведенный из себя норвежец, и стащив седока с таратайки, принялся тузить его.
Услышав крики, ехавший впереди Стюарт оглянулся, приказал остановиться и вышел из экипажа.
Когда он подошел к месту драки, то она приняла уже такой вид: сильный норвежец повалил Гаральда и, сидя на нем, колотил его обоими кулаками.
— Ну, довольно, довольно! — проговорил Стюарт, оттаскивая норвежца от своего ученика. — Теперь можно надеяться, что он поумнеет и будет вежливее. Это славный урок для него. Право, мне стыдно за вас, Гаральд! — прибавил он, помогая мальчику подняться на ноги и отряхивая с его платья пыль.
Норвежец добродушно засмеялся, взял вожжи и снова забрался на свое место — на запятки.
— Погоди, я тебе это припомню, норвежская собака! — прошептал Гаральд, усаживаясь в таратайку.