Юрий Нагибин Современник Щепкина
Лет десять назад мне довелось по делам литературным оказаться в Курске. Освободившись неожиданно быстро, я решил съездить в Крупецкое лесничество — проведать друзей и поохотиться на тамошних озерках. Но оказалось, что попасть в Крупец из областного города не так-то просто. Надо ехать поездом до Льгова или Суджи, а дальше пробираться на попутных машинах. От Льгова до Крупца куда ближе, нежели от Суджи, но дорога разбитая, с многочисленными объездами, потому и машины ходят редко; зато от Суджи дорога хорошая и движение куда более оживленной. Так я раздумывал над вечным вопросом путника: «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — сам жив не будешь…», как вдруг неожиданно встретил знакомого корреспондента Окского, направлявшегося примерно в те же края.
Окского посылали, как говорят газетчики, «на позитивный материал». С неделю назад состоялось областное совещание по животноводству, и Окский должен был показать па примере нескольких колхозов, к каким благодетельным результатам привели решения, принятые на совещании. Ни редактору, посылавшему Окского, ни самому Окскому и в голову не приходило, что еще рано ждать каких бы то ни было результатов, что и наимудрейшие решения простым фактом своего принятия не могут создать ни одного лишнего литра молока, ни одного лишнего килограмма шерсти, — для этого нужно время и труд. Но Окского, матерого газетчика, все это нисколько не тревожило. Он должен привезти материал, и он его привезет. Для того ему предоставлен «газик», казенный бензин, пишущая машинка, суточные и квартирные. Впрочем, мне-то уж не стоило жаловаться: до границы Суджанского района я обеспечен удобным и даровым транспортом.
Первый привал мы сделали неподалеку от Суджи, в большом селе К., которое значилось в списке Окского. Председатель здешнего колхоза несколько лет после войны директорствовал на небольшом сахарном заводике; перевыполнял план, получал премиальные — словом, жил тихо и спокойно. И вдруг пожелал стать председателем соседнего с заводом большого отстающего колхоза. Месяца три назад колхозное собрание с недоверчивым любопытством избрало его на эту должность.
Мы застали председателя на дому, он только что отобедал. Рослая моложавая женщина с сильной проседью в волосах убирала со стола. Сам председатель был человек пожилой и невидный: узкой кости, малого росточку, но его обыденное, подсушенное солнцем, обдутое ветром лицо невольно привлекало внимание хорошим и непростым выражением доброты, проницательности и упорства. Разговор вопреки ожиданиям Окского не заладился сразу. Маленький человек оказался крепким орешком, который не удалось раскусить старому газетному щелкунчику.
Председатель с хмурым видом выслушал Окского, затянулся крепкой махоркой, выпустил дым из носа, рта, чуть не из ушей, — дым взлетел к потолку и повис там плотным, густым облаком, — и сказал:
— Пишите. По первому пункту: обеспечение теплой зимовки овец. Обеспечили. Мной собственнолично украдено в районном лесничестве и вывезено на колхозный баз до сорока стволов, что гарантирует нам строительство овчарни на все наличное поголовье.
— Как это украдено? — спросил Окский.
— Да так, как все крадут лес: ночью, с фонарем. На трехтонке вывозили.
— Так это же преступление!..
— Уголовное преступление. А что прикажете делать? Решение записано — выполнять надо. Хорошее решение, своевременное. У нас тут о прошлую зиму без малого сотня овец померзла. Это что — не преступление?.. Тяжелое наше положение, товарищ корреспондент, очень тяжелое, — грустно и серьезно сказал председатель. — С лесами на юге Курщины сами, поди, знаете, как обстоит, завоза тоже нету; того, что нам по плану отпускают, хорошо, коли на скворечни хватит, а стройку требуют. Да кабы и не требовали, обязаны мы строиться, иначе все колхозное поголовье на убыль пустим. Получается — кругом шестнадцать. Вот бы вам о чем писать.
— Это негативный материал, — пробормотал Окский и громко добавил: — Главное то, что вы обеспечили зимовку овец…
— Да. Но как обеспечили? — упорствовал председатель. — Незаконно! Сведем мы напрочь леса нашей Курщины, если будем так обеспечивать!..
И как ни пытался Окский направить разговор в нужное ему русло, председатель упрямо гнул свое. Видимо, он желал какого-то делового результата от этого разговора. Окский же ничего подобного и в мыслях не имел, ему важно было одно: выполнить редакторское задание. В конце концов, выведенный из себя, Окский резко сказал:
— Можно подумать, вам под суд не терпится?
— Да уж был я под судом, — спокойно ответил председатель. — Что суд?.. «Оплатить по госцене». А нам, расхитителям, того и надо. Хуже суда — я с лесничим у секретаря райкома встретился. Пожилой человек, — моих лет, тоже член партии, и чуть не плачет. А секретарь глаза отводит. «Пойми, — говорит, — Тимофеев, — это лесничего фамилия, — должны мы животноводство развивать или нет?» Смех один. А что секретарь ему может сказать? Надо, надо, чтоб газета подняла этот вопрос!..
— У вас ветряные мельницы есть? — ни с того ни с сего спросил вдруг Окский.
— Ка-ак? — поперхнулся дымом председатель.
Надо сказать, что при всей своей неожиданности вопрос Окского не особенно меня удивил. Видимо, поставив крест на попытке получить от председателя интересующий его «позитивный» материал, Окский решил, воспользоваться разговором для одного из тех второстепенных дел, какими непременно награждают каждого выезжающего на места газетчика: «А заодно узнайте…»
Пока они говорили о мельницах, я глядел в окно на затекающее пунцовым августовским закатом небо. Дом председателя стоял на краю села, отсюда проглядывалась околица, будто нарочно помеченная тремя растущими из одного корня вязами. За этими вязами земля горбилась курганчиком, и на верхушке курганчика стояло старое, почерневшее от времени строение, не то амбар, не то сарай с сопревшей соломенной крышей. И как нередко бывает, мне стало казаться, будто я уже видел это: закатное небо, темный длинный сарай, три могучих из одного корня вяза. Ничего особо своеобразного не было в этой картине, и все же: «Видел, видел», — все настойчивей стучало в мозгу. Мне стало казаться, что я видел все, это в далекой старине, куда раньше начала моей собственной жизни. Подобную незамысловатую картинку я мог наблюдать в десятках, если не в сотнях деревень, где мне доводилось побывать, и это не могло не запечатлеться в моей памяти именно в силу своей обыденности.
И тут солнце перерезалось фиолетовой тучей, из-за края тучи вытянулись прямые резкие лучи, ровный свет, заливавший окрестность, померк, и особенная, контрастная четкость вязов и древнего строения за ними подстегнула мою память. Я видел все это на литографии, изображавшей родину великого Щепкина.
— Скажите, — обратился я к председателю, — ошибаюсь я или нет. Щепкин родом из этого села?
— Точно! — улыбнулся председатель. — Из этого самого. Тут до сих пор его современник обитается.
— Современник? Сколько же ему лет?
— А вот считайте: Щепкин умер в шестидесятых годах, а люди говорят, будто наш старик знал Щепкина. Стало быть, сто с хвостиком, и хвостику лет десять, если не больше. Я-то, по совести говоря, хоть и работаю тут четвертый месяц, а знакомства с ним до сих пор не свел: не до того, признаться, было. Он тут, на выселках, живет. У него жена, хозяйство, колхоз помогает. — Председатель улыбнулся. — Над ним комсомольская организация шефствует.
— А нельзя нам с ним познакомиться?
— Отчего же нельзя…
Председатель поднялся и вышел в сени. Было слышно, что он о чем-то советуется со своей хозяйкой.
— Что вы затеяли? — накинулся на меня Окский. Разговаривая с председателем, я делал вид, что не замечаю его подмаргиваний. — Мы и так потеряли время даром!
— Послушайте, — перебил я, — разве будет у нас другая возможность поговорить с современником Щепкина?
— Меня интересует не Щепкин, а зимовка скота, — нетерпеливо ответил Окский.
— Вы только представьте себе: этот человек был современником всей русской классики, он еще застал Лермонтова!
— Но мне-то что с того?!
— Он жил при крепостном праве, — пустил я главный козырь. — Кстати, Щепкин тоже многие годы был крепостным. Неужели вы не чувствуете, какой материал сам идет к вам в руки? Над бывшим крепостным, современником великого Щепкина, шефствует комсомольская организация. Вы можете написать художественный очерк!..
Удар попал в цель. Нет такого газетчика, который не мечтал бы написать художественный очерк.
— Интересно, когда щепкинские даты? — задумчиво проговорил Окский.
Вернулся председатель в сопровождении паренька лет восемнадцати с очень юным, румяным и озабоченным лицом.