Оставить.
Пока я вас компот варить не научу и кастрюли мыть перед готовкой. Лучше уж пить то, что естественно убивает микробов, чем загнуться от аппендицита или дизентерии. Аля сильно подозревала, что здесь такое не вылечат. Окончательно она в этом убедилась через пару недель, когда вынужденное затворничество сильно надоело, но выйти на люди мешал какой-то иррациональный страх.
Аля все понимала.
Ругалась.
Обзывала себя тряпкой и соплей.
Не помогало ничего.
Ей казалось, что стоит выйти на люди — и в ней тут же распознают иномирянку, заорут «держи ведьму !!!» или что-нибудь еще, такое же неприятное. И она тянула, сколько могла, отговариваясь от самой себя привычным «я же изучаю этот мир! По книгам, ага! ».
Реальность вторглась жестко.
Марта осторожно поскреблась в дверь, скользнула в комнату и доложила:
— Лилюшка, прибыл докторус Крейби.
Аля даже и не подумала встать с кровати.
— И что?
— Но как же! Он же не может тебя вот так осматривать! Тебе надо одеться…
Аля даже не шевельнулась. Во-первых, было неохота, во-вторых, у нее под одеялом как раз лежала поспешно спрятанная книга. И выбраться, не засветив свой «источник знаний» было невозможно.
— Нянюшка, пока я была без сознания, он меня одетой осматривал?
— Нет, Лилюшка…
— Вот и пусть приходит. Все, что можно, он уже видел. Я жду.
Марта вышла из комнаты, не решаясь возразить, а Аля поспешно перепрятала книгу под кровать. Судя по количеству пыли, туда уже лет двадцать не заглядывали и еще столько же не заглянут. Так что секрет был в полной безопасности.
Было немного страшно. Все же доктор… чему-то его должны были учить? И полным дураком он быть не может.
Это не Марта, которая так рада здоровой «девочке», что на странности ее поведения внимания не обращает.
Страшновато.
Аля привычно подтянула чуть повыше поросячье-розовое одеяло и поежилась.
А, ладно!
Семи смертям не бывать, одной не миновать.
И дверь распахнулась. Даже не постучался, свин.
Докторус Крейби порадовал душу Али — Лилиан зрелищем обтягивающих коричневых штанов в сочетании с морковного цвета туникой. Довершали это великолепие сапоги до колена из кожи нежно-голубого цвета (грязные до безобразия), здоровущая сумка через плечо и короткая накидка поверх туники. Тоже коричневого цвета.
Аля сделала вывод, что это и есть традиционный мужской костюм. И перевела взгляд на волосы доктора. Тоже длинные, стянутые сзади оранжевой лентой, и обильно засыпанные чем-то вроде пудры. Да так, что ее следы оставались и на плечах мужчины. Мода-с…
— Добрый день, госпожа графиня, — поздоровался докторус.
— Добрый день, — кивнула Аля.
Руку для поцелуя не протянула. Перетопчется. И вообще ему придется на кровать лезть, чтобы дотянуться, а в сапогах это неудобно.
— Как вы себя чувствуете?
Алю так и подмывало сказать «не дождетесь». Но пришлось ограничиться кратким:
— Хорошо.
— Нет ли болей? Кровотечения? Резей или жжения? Не возвращалась ли лихорадка?
— Нету. Не возвращалась.
Аля была краткой и спокойной. Сейчас — ее первый экзамен. Если доктор заметит что-либо неладное…
Но Крейби (имя это или фамилия!?) расплылся в улыбке.
— я очень рад! Я знал, что ваше тело справится с болезнью! Надо было только, как говорил мой учитель, выпустить дурную кровь и дать промывательное и прочистительное! И все будет замечательно. Я всегда знал, что мой учитель удивительно умен.
У Али словно пелена с глаз упала. Внезапно под пудрой и напускной важностью она увидела обычного мальчишку лет двадцати — двадцати пяти. Такого же раздяя, как и ее сокурсники. Но в отличие от них…
— Учитель тебе говорил, что женщине с выкидышем надо пускать кровь, давать рвотное и ставить клизмы? — тихо спросила она. Пока — тихо, опасаясь сорваться.
Увы. Аля никогда не отличалась выдержкой. А добила ее самодовольная улыбка на губах этого безмозглого щенка.
— Но вы ведь живы! Все я правильно сделал. Если…
Пуф!
Одна из подушек врезалась ему в лицо и упала на пол. Следом за ней пролетела вторая, но эта, ударившись о преграду, лопнула — и осыпала докторуса дождем из перьев.
— Еще раз увижу — прикажу собак спустить! Пошел вон, болван! — рявкнула Аля, забывая к чертовой матери и про осторожность, и про конспирацию, и про первый опыт. К черту!
Урод!
Придурок жизни, осколок унитаза!
Уррррою!
Но когда влетела Марта, Аля была уже более-менее спокойна.
— Это — убрать, — указала она на докторуса в перьях. — И больше ко мне не пускать.
Марта не стала охать, ахать и что-либо восклицать. Она просто вытащила докторуса из комнаты, а еще через десять минут появились две хихикающие девицы, которые начали собирать перья.
Аля одарила их людоедской улыбочкой.
И на волне дурного настроения принялась раздавать задания. Вымыть окно. Снять все занавески и балдахин и постирать. Убрать пыль под кроватью и шкафами.
Ее приказания выполнялись безупречно. Аля какое-то время просто глядела на девушек. А потом решила, что пришло время вставать — и выходить из подполья. Пора.
Тем более, что нянюшка не нашла в ее поведении ничего удивительного. Да и девицы слушались.
Но поскольку после визита доктора началось дикое сердцебиение, время было к пяти часам вечера (по солнцу, исключительно по солнцу…) и вообще важные дела начинать лучше с нового дня (не считая понедельника) Аля решила начать все завтра.
Вернуть сегодня на место книгу, обдумать, что надо сделать — и приступить.
Наступить кое-кому на вольности…
* * *
Анна Уэльстерская подошла к зеркалу, поправила волосы, разгладила складки платья на груди…
— Анелюшка, погоди минутку…
Старая камеристка заколола ей выбившийся из прически локон и подтолкнула к двери.
— Батюшка ждать не будет.
Анна поежилась, но медлить не стала.
Отца она боялась и ненавидела. И было отчего.
Гардвейг Двенадцатый.
Его величество король Уэльстера.
Правил Гардвейг уже лет двадцать, отличался вспыльчивым характером, жестокостью и расчетливостью. Был женат семь раз и не собирался останавливаться на достигнутом. Вообще-то Светлый Престол не разрешал разводы, но ради Гардвейга им пришлось смириться. Еще бы.
Ты ему «Сын мой, это против закона божьего », а он тебе «Я король — а на земле это не меньше бога. У меня свои законы ».
Ты ему «сластолюбцы служат Мальдонае », а он тебе «Хочешь лично удостовериться у Альдоная? Сейчас обеспечу палача ».
Ты короля предаешь анафеме, а он тебе в ответ: «а я тебя сейчас казни предам ».
В общем, Гардвейг победил по очкам. Ругать его ругали, но за границей. А в родном Уэльстере лишний раз старались не вякать, помня, что жалобы от покойников принимает лично Альдонай — и в суд дела не передает.
Так что Гардвейг мог жениться, разводиться и даже казнить своих супруг сколько его душе угодно. Жалование гвардии он платил вовремя, солдаты за него стояли горой, а простонародье даже гордилось — мол, какой у нас король мощный! Да и не все ли равно, что он там делает? Сеять и урожай убирать — оно важнее.
Мать Анны была его второй женой. Кстати — казненной. С первой женой Гардвейг развелся — старая. Вторую — казнил на основании измены. Но Анну признал и услал на воспитание подальше от столицы. С третьей женой тоже развелся — одних девок рожает, так что у Анны были четыре сестры, которые воспитывались вместе с ней. Кстати, сестренки терпеть друг друга не могли.
Четвертая жена умерла в родах вместе с ребенком. Кстати — девочкой, так что Гардвейг не огорчился. Пятая еще до того как забеременеть, попалась на измене и была казнена. Шестая два года пыталась подарить королю наследника, а потом бросилась Гардвейгу в ноги и стала умолять развестись. Мол, сына она видимо дать не может, поэтому грехом будет и дальше оставлять короля без любви, а престол без наследника. И Гардвейг пошел ей навстречу. Тем более, что ради разнообразия, ходатайство к Светлому престолу было от имени его жены. Там поворчали, но пожалели бедную женщину и развод подтвердили. Седьмая жена Гардвейга, впрочем, оправдала все, что пророчило счастливое число.
Милия Шельтская, тихая сероглазая баронесса с толстой каштановой косой нежно любила своего тирана-мужа. Она окружала постаревшего (сорок лет не шутки) Гардвейга заботой, следила, чтобы он вовремя кушал и не переедал, а кроме того родила ему уже двух сыновей и опять ходила беременная. Так что Гардвейг наслаждался последним браком и ни о разводе, ни о казнях не думал. Вроде бы.
Хотя Анна точно знала — если отец узнает о ее шашнях с учителем — казнит. Не задумываясь. И Милия не поможет.