Но вслед за культурными переселенцами, привлеченными кредитами, коллективными праздниками с
фейерверком и фантастическим жалованьем гвардейцев, в город поперли и дикари.
Миграция «насекомых» по европейской части страны, как презрительно называл горожан старый знакомый Коваля, Исмаил, Хранителей мало
интересовала, но они крайне болезненно переносили уход полудиких племен из леса. Исмаил отдавал должное ловкости губернатора: при
колоссальном размахе хозяйственной деятельности Слабых меток вокруг города почти не появлялось, детей Качальщиков сторонились, но не
ущемляли в правах, и ни один промышленный гигант не портил воздух.
Нанимая на осушение канав очередную партию «желтых», чингисов и прочую дикую братию, Коваль всякий раз размышлял, насколько хватит терпения
у Хранителей. А ведь кроме них, были еще Озерные колдуны, — влиятельная секта, расползшаяся по берегам Ладоги и Чудского озера, с которой
тоже приходилось ладить, обмениваться улыбками и вести дела.
Озерные колдуны не меньше Качальщиков были заинтересованы в дармовой «рабочей скотинке», а главное — в новорожденных. После того, как из
предместий пропали несколько младенцев и прошел слух, что колдуны обращают под Красной луной самых обычных детей, Артуру пришлось сжечь
целую деревню на западном берегу Ладоги. Во время перехода по гнилым болотам пограничники Абашидзе понесли больше потерь, чем в вооруженных
стычках с шептунами.
Но жертвы были не напрасны. Вместо затяжной войны, которую предрекали старики, губернатор получил мир. Детей вернули, но Артуру пришлось
обещать Качальщикам, что его покровительство не распространится на лесных дикарей…
Хранительницу неверно информировали, взрослых чингисов не принимали в охрану. Военный совет допустил лишь формирование летучих патрулей из
головорезов, категорически не приспособленных к труду. Основная масса чингисов довольствовалась теплыми землянками, пайком и киркой. Однако
губернатору лишний раз дали понять, что присматривают за каждым его шагом.
— Мы принимаем, госпожа, и будем принимать всех, кто признает законную власть и трудится на общее благо, — в сто первый раз проявил
твердость Коваль.
Мама Рита усмехнулась.
— «Общее благо»… Ты неисправим, Проснувшийся. Когда?то ты сказал мне, что ваше вонючее государство тоже кричало о всеобщем благе… И чем всё
закончилось? Н?да… — Она отпила еще глоток. На сморщенной шее тряслись нитки с оберегами. — С тобой хочу поговорить не только я.
Девушка, подливавшая воду, что?то тихо сказала, просунув голову за ширму. Коваль с самого начала чувствовал, что за тяжелой занавеской,
перегораживающей комнату надвое, кто?то есть. Но он давно привык к странностям Качальщиков. Если гости не хотят показаться, значит, так и
надо…
Полотнище откинулось, и вышли трое. Первого Коваль сразу узнал. Отшельник Кристиан, валдайский брательник Исмаила. Прочие были незнакомы,
но, несомненно, принадлежали к той же породе.
Хранители памяти.
Замкнутая каста, члены которой почти никогда не общались друг с другом и уж тем более не появлялись на людях. Тонкая прослойка мутантов с
даром ясновидения, чьи прозрения часто не могли передать внятно даже они сами. Угловатые кряжистые фигуры, длинные седые волосы,
заплетенные косичками, и потрясающе крепкие зубы. Одеты были Хранители памяти как настоящие отшельники, проехавшие или прошагавшие пешком
много километров.
Пока Бердер, изумленный встречей не меньше своего ученика, обнимался со всеми троими, Артур успел заметить за ширмой стол, на котором
помещалось десятка два бутылей и кусок копченого окорока.