— Вы добьетесь того, что вас отлучат от церкви, — увещевал Фермина мой отец. — Монахиням нельзя строить глазки, их не полагается трогать.
— Но парень-то почти такой же озорник, как и я, — оправдывался Фермин. — Эх, если бы не сутана…
Я как раз вспоминал этот разговор, подпевая трубе маэстро Армстронга, когда послышалось холодноватое позвякивание колокольчика, висевшего над входной дверью. Я поднял голову, приготовившись встретить отца, вернувшегося из своего тайного паломничества, или Фермина, готового заступить на вахту.
— Добрый день, — раздался с порога глухой, надтреснутый голос.
3
В дверном проеме, заполненном дневным светом с улицы, силуэт гостя напоминал ствол дерева, исковерканный ветром. Посетитель был одет в темный костюм старомодного покроя и опирался на трость, являя собой фигуру мрачную и зловещую. Он прошел вперед, заметно хромая. Небольшая настольная лампа, стоявшая на прилавке, осветила лицо, изборожденное временем. Посетитель изучал меня некоторое время, неторопливо оценивая. Цепкий взгляд придавал ему сходство с хищной птицей, терпеливой и расчетливой.
— Вы сеньор Семпере?
— Меня зовут Даниель. Сеньор Семпере — мой отец, но его сейчас нет. Я могу вам чем-то помочь?
Посетитель проигнорировал вопрос и принялся расхаживать по магазину, изучая его пядь за пядью с торгашеским любопытством, граничившим с алчностью. Донимавшая его тяжелая хромота невольно побуждала строить предположения, насколько серьезные увечья скрывались под одеждой.
— Память о войне, — проронил незнакомец, словно прочитав мои мысли.
Я с интересом наблюдал за блужданиями посетителя по магазину, уже догадываясь, где он бросит якорь. Как я и предполагал, незнакомец остановился у застекленной витрины из черного дерева. Это антикварное изделие мы считали реликвией, ибо первые упоминания о нем восходили к началу существования магазина в его первой инкарнации. В 1888 году мой прадедушка Семпере — в то время молодой человек, только вернувшийся из странствий по Карибскому архипелагу и отказавшийся от полной приключений карьеры «индейца», — взял взаймы денег для покупки старой галантерейной лавочки, чтобы превратить ее в букинистический магазин. Старинный шкафчик служил у нас как бы доской почета, где мы обычно хранили самые ценные издания.
Посетитель подошел к витрине так близко, что его дыхание затуманило стекло. Вынув очки, он поднес их к глазам и принялся внимательно изучать содержимое полок. Повадками он напомнил мне ласку, которая плотоядно обнюхивает свеженькие яйца в курятнике.
— Красивая вещь, — пробормотал гость. — Должно быть, стоит немало?
— Это семейная реликвия, и в этом прежде всего состоит для нас ее ценность, — ответил я. Меня покоробил меркантильный подход и поведение этого странного посетителя: казалось, взглядом он рассчитывал даже стоимость воздуха, которым мы дышали. Вскоре он убрал очки и промолвил скучным тоном:
— Как я слышал, у вас работает некий сеньор, известный острослов?
Поскольку я задержался с ответом, он повернулся и одарил меня тем выразительным взглядом, встретившись с которым человек может легко в одночасье поседеть.
— Вы, наверное, поняли, что я нахожусь тут один. Если ваша милость назовет заглавие книги, которую хотели бы приобрести, я охотно ее поищу.
Незнакомец выстрелил в ответ улыбкой, выражавшей что угодно, но только не дружелюбие, и кивнул:
— Я заметил, что на вашей драгоценной витрине стоит экземпляр «Графа Монте-Кристо».
Он был не первым покупателем, кто обратил внимание на эту библиографическую редкость. И я скормил ему дежурный текст, заготовленный у нас для подобных случаев:
— У сеньора хороший вкус. Речь об издании великолепном, раритетном, с вклеенными иллюстрациями Артура Рэкхема.[4] Оно поступило к нам из личного собрания известного мадридского коллекционера. Книга воистину уникальна и внесена во все значимые каталоги.
Посетитель равнодушно слушал меня, сосредоточенно изучая рисунок волокон черного дерева на дверцах витрины, ясно давая понять, что мои речи его утомляют.
— По мне, так все книги одинаковы, но мне нравится синий цвет ее обложки, — пренебрежительно обронил он. — Я ее беру.
В иных обстоятельствах я запрыгал бы от восторга, окрыленный перспективой всучить покупателю, пожалуй, самую дорогую книгу в магазине. Но мне почему-то претила мысль, что чудесное издание окажется в руках типа, от одного вида которого меня передергивало. Внутренний голос подсказывал, что если книга сейчас покинет эти стены, то канет в небытие, и больше никто ее никогда не откроет.
— Издание очень дорогое. Если угодно, я могу показать другие выпуски этого романа, они находятся в прекрасном состоянии и продаются по умеренной цене.
Люди с мизерной душой норовят унизить других, в свою очередь представляя их духовными карликами. Незнакомец, чья душа, по моим ощущениям, могла бы легко уместиться на острие булавки, облил меня жгучим презрением.
— У них тоже синяя обложка, — добавил я.
Он оставил без внимания дерзость моей иронии.
— Нет, благодарю. Я хочу именно эту книгу. Цена меня не волнует.
Я кивнул и неохотно приблизился к витрине, достал ключ, открыл застекленную дверцу. Спиной я чувствовал колючий взгляд незнакомца.
— Все хорошее всегда оказывается под замком, — заметил тот вполголоса.
С глубоким вздохом я взял томик с полки.
— Вы коллекционер, сеньор?
— Можно сказать и так. Впрочем, я не библиофил.
Я повернулся к нему с книгой в руках.
— Что сеньор собирает?
Незнакомец опять проигнорировал мои слова и протянул руку за книгой. Я стойко боролся с охватившим меня желанием вернуть издание в шкаф и выбросить ключ. Отец не простил бы, если бы я сорвал выгодную продажу, учитывая, в какой финансовой дыре мы очутились ныне.
— Издание стоит тридцать пять песет, — заявил я с вызовом, оттягивая момент расставания с книгой. В глубине души я надеялся, что высокая цена заставит неприятного незнакомца отказаться от покупки.
Покупатель кивнул и, не моргнув глазом, вытащил банковский билет достоинством в сто песет из кармана костюма, не стоившего, наверное, даже дуро. У меня закрались сомнения, что банкнота настоящая.
— Боюсь, у меня нет сдачи с такой крупной купюры, сеньор.
Я мог бы предложить незнакомцу подождать, пока я сбегаю в ближайший банк, чтобы разменять деньги и заодно убедиться, что они не фальшивые, однако мне не хотелось оставлять его в магазине без присмотра.
— Не волнуйтесь. Деньги настоящие. Знаете, как это проверить? — Незнакомец поднял банкноту и посмотрел на свет. — Видите водяные знаки? И полоски. Текстура…
— Сеньор разбирается в фальшивках?
— В этом мире фальшиво все, молодой человек. Все, кроме денег.
Он вложил банкноту мне в руку и, сомкнув мою ладонь в кулак, слегка похлопал по нему.
— Сдачу примите в счет моего следующего визита, — сказал он.
— Это очень большая сумма, сеньор. Шестьдесят пять песет…
— Мелочь.
— В любом случае я напишу вам расписку.
— Я вам верю.
Незнакомец с безразличной миной полистал книгу.
— Я купил книгу в подарок и хочу попросить вас вручить ее указанному лицу.
Я замялся:
— Обычно мы не развозим покупки, но в вашем случае с удовольствием доставим бандероль по нужному адресу. Можно уточнить, получатель живет здесь, в Барселоне, или?..
— Именно тут, — процедил он.
В ледяном взгляде тенью проскользнула застарелая черная злоба.
— Сеньор не желает сделать дарственную надпись или приложить визитную карточку прежде, чем я упакую книгу?
Покупатель неловко раскрыл роман на титульной странице. Лишь тогда я заметил, что вместо левой руки у него протез, раскрашенная фарфоровая имитация кисти. Незнакомец достал авторучку и черкнул пару строк. Потом он вернул мне книгу и, развернувшись вполоборота, заковылял к выходу. Я с недоумением смотрел ему вслед.
— Не будете ли вы так любезны назвать мне имя вашего друга и адрес, по которому необходимо доставить подарок? — спросил я вдогонку.
— Там все найдете, — отозвался он, не потрудившись остановиться.
Я открыл книгу на странице, где незнакомец оставил автограф:
Фермину Ромеро де Торрес, который восстал из мертвых и хранит ключ от будущего.
В этот миг звякнул дверной колокольчик, и я встрепенулся — незнакомец ушел.
Я поспешил к двери и выглянул на улицу. Покупатель удалялся, сильно хромая и помалу сливаясь с силуэтами, бороздившими плотные слои сизого тумана, пеленой висевшего над улицей Санта-Ана. Я собрался было окликнуть незнакомца, но вовремя придержал язык. Правильнее и проще всего было позволить ему уйти подобру-поздорову, однако интуиция, а также склонность к опрометчивым поступкам и безрассудство одержали надо мной верх.