Полковнику, - он из сострадания послал свою свиту правее, - пришлось давить копытами своего коня тех, смерть которых не вызывала сомнений, для того, чтобы не раздавить тех, в которых еще теплилась жизнь. Он спокойно прокладывал себе путь в этом аду, проехал вдоль орудия и, ослепленный дымом последнего залпа, коснулся наощупь щеки какого-то человека, державшего банник. Тот после этого упал (ибо счел себя убитым), думая, что в него попал снаряд. Какой-то чудовищный демон преисподней выскочил из дыма, чтобы занять его место, но остановился и посмотрел на всадника каким-то нездешним взглядом: зубы его сверкали белизной из-за черных губ; глаза, горящие и расширенные, сверкали как уголья, под его окровавленным лбом. Полковник повелительным жестом указал ему назад. Демон поклонился в знак повиновения. Это был капитан Коултер.
Одновременно с жестом полковника, прекратившим канонаду, тишина воцарилась на всем поле сражения. Снаряды не летали больше в это ущелье смерти; неприятель также прекратил канонаду. Его армия ушла уже несколько часов назад, и командир арьергарда, удерживавший эту опасную позицию такое долгое время в надежде прекратить огонь федералистов, в этот момент сам прекратил канонаду.
- Я не имел представления о размерах моей власти, - шутливо говорил кому-то полковник, направляя свой путь к вершине, чтобы узнать, что же случилось на самом деле.
Час спустя его бригада расположилась бивуаком на неприятельской территории, и зеваки рассматривали с некоторым страхом, как какие-то священные реликвии, десятки валяющихся раскоряченных мертвых лошадей и три подбитых пушки.
Мертвых унесли; их истерзанные, изувеченные тела дали бы победителям слишком большое удовлетворение.
Разумеется, полковник и офицеры остановились в доме плантатора. Правда, он довольно сильно пострадал от огня, но все же это было лучше, чем ночевать под открытым небом. Мебель была опрокинута и поломана. Стены и потолок в некоторых местах были совершенно разрушены, и всюду чувствовался запах порохового дыма. Но кровати, сундуки, полные дамских нарядов, и буфет с посудой сравнительно уцелели. Новые постояльцы устроились на ночь довольно комфортабельно, а уничтожение батареи Коултера дало им интересную тему для разговоров.
Во время ужина в столовую вошел ординарец и попросил разрешения поговорить с полковником.
- В чем дело, Барбур? - добродушно спросил полковник, не расслышав.
- Полковник, в погребе что-то неладно. Не знаю, в чем дело, но там кто-то есть. Я пошел было туда поискать чего-нибудь...
- Я сейчас спущусь и посмотрю, - сказал один из штаб-офицеров, вставая.
- Я тоже пойду, - сказал полковник. - Пусть другие остаются. Веди нас.
Они взяли со стола подсвечник и спустились по лестнице в подвал; ведший их ординарец дрожал от страха. Свеча давала очень слабый свет, но, как только они вошли, она осветила человеческую фигуру. Человек сидел на камне, прислонившись к потемневшей каменной стене, около которой они стояли; колени его были подняты, а голова наклонена вперед. Лица, повернутого к ним в профиль, не было видно, поскольку человек так сильно наклонился вперед, что его длинные волосы закрывали ему лицо; и - странная вещь - борода, иссиня-черного цвета, падала огромной спутанной массой и лежала на полу у его ног. Офицеры невольно остановились; полковник, взяв свечу из дрожащих рук ординарца, подошел к человеку и внимательно всмотрелся в него. Длинная черная борода оказалась волосами мертвой женщины. Женщина сжимала в руках мертвого ребенка. Оба лежали в объятиях мужчины, который прижимал их к груди и губам. Кровь была на волосах женщины; кровь была на волосах мужчины. Неподалеку лежала оторванная детская нога.