Оруженосец Биргера смотрел на веселящихся новгородцев и чуть не плакал. Как же так, они пришли покорять их земли, грабить и насаждать свою веру, а русичи встретили их хлебом, напоили мёдом, советуют, как лучше устроиться, да ещё предлагают свою помощь.
– Томас врал, когда говорил в проповеди, что злобных варваров надо искоренять раскалённым железом. – Думал про себя юноша, мечтавший превратиться из оруженосца в рыцаря Хаука, только теперь, он захотел стать похожим на этих руссов.
Дружина Александра Ярославовича прибыла в лагерь Новгородцев к утру, как раз тогда, когда Сбыслав уже потерял всякую надежду на поддержку князя. Из рассказа Магнуса, свеев выходило более тысячи человек, бросаться в бой при соотношении один к пяти было чистым самоубийством.
– Сколько их там, Гаврюша? – Якунович пытался запихнуть ногу в сапог, но портянка постоянно слезала.
– Две сотни всего, правда, конные. – Гаврила Алексич смотрел себе под ноги, видно было – расстроился.
– Ничего, у Пахома Ильича почти сотня, они о нас не знают, а мы…, пошли князя встречать. Да что б тебя… зараза такая. – Сбыслав вновь перемотал портянку на левой ноге и, закрыв глаза, благополучно надел сапог.
В тридцати верстах от русского лагеря в устье Ижоры входил свейский флот. Остатки судов удалось собрать вместе ещё в море, и уже два дня, караван змейкой стремился к реке Ингри, именно так была обозначена Ижора на Готландской карте.
– Бросайте в воду бревно, да аккуратно. – Фаси чётко следовал традициям предков, которые предпочитали строить новый дом только там, куда причалит пущенное в воду бревно с нацарапанными рунами.
– Какое бревно? Господь и так указал место строительства. – Римский монах брюзжал слюной, видя явное языческое действие.
– Не мешай монах, а то я заставлю прокатиться тебя на этом бревне. – Кормчий шнеки, на которой следовал Фаси, просто топнул ногой по палубе и дурно пахнущего итальяшку как ветром сдуло.
Бревно нырнуло в речную гладь, омылось водой, всплыло и вскоре уткнулось в песчаный откос, как раз напротив одинокого дома ижорца. Кормчий задрал голову к небу, что-то тихо прошептал, потом недовольно тряхнул головой.
– Ну что Гунгир? – Фаси уже не терпелось выскочить на землю, которую он уже по праву считал своей.
– Всё будет зависеть от нас. – Кормчий прошёл мимо своего ярла, ещё раз спугнул монаха и занял своё место на корме, еле слышно прошептав: – Боги давно отвернулись от нас, неужели ты не заметил?
Через пару часов лагерь был разбит, последние купеческие ладьи сгружали остатки продовольствия и уцелевших паломников, которые радовались окончанию затянувшегося перехода. Свеи не подозревали, что в двухстах шагах от них, на противоположном берегу, за ними наблюдает парочка странно одетых руссов, периодически прислоняя к глазам предмет, не похожий ни на что в этом мире.
– Лексей, ты посчитал сколько их?
– Тьфу, сбил со счёта Пахом Ильич.
– Вон, с краю, видишь с крестом на брюхе, здоровый такой, на немца похож, в полон бы его взять. – Пахом как-то задвигался и хлопнул себя по шее. Комар, чудом пробравшийся через маскировочную сеть, избежав действия специальной мази, умудрился укусить купца за загривок.
– Почто он тебе взялся? Пленных что ли мало? – Посчитав немного странным желание новгородца.
– Понимаешь, Сбыслав …, в общем, мечта у него тайная есть. – Ильич аж засопел, высматривая пухлого оккупанта.
Вскоре, оставив свой наблюдательный пункт, мы поспешили к лесу, где нас поджидал Кирьян с Семёном. Одиннадцать сотен воинов, среди которых было восемнадцать рыцарей, начали военные действия против Новгородских земель. И начали с банального убийства зайца.
– Позвать ко мне Спиридона. – Распорядился Фаси, устраиваясь на лавке покрытой медвежьей шкурой. – Гунгир, ты не чувствуешь странного запаха тут?
– Мертвечиной пахнет, похоже, сама Хейд[11] побывала здесь. – Кормчий ещё раз принюхался и прикоснулся правой рукой к груди, где в специальном мешочке, надёжно был зашит амулет.
– Надо будет поставить мой походный шатёр, дышать здесь не могу. – Ульф встал с лавки и направился к выходу, где нос к носу столкнулся со Спиридоном.
– Звал ярл? – Глазки у боярина забегали, в памяти всплыла картина годичной давности, когда точно так же он столкнулся с женой ижорского кузнеца, именно в дверях.
– Где хлеб? – Фаси вышел на свежий воздух, где ему сразу же полегчало.
– На той стороне, вверх по течению, с полверсты. Людишек бы мне, одному несподручно. – Спиридон отчётливо помнил, что Пахом Ильич пригласил наёмников для охраны склада.
– Забери с собой весь сброд, который припёрся с монахами. От них всё равно пока толку мало, обустраиваться только завтра начнём. – Ярл нагнулся к земле и поднял старую шишку, на кончике которой блестела серебряная капелька.
– Хотя бы три десятка воинов. – Заскулил Спиридон.
– Два! Те, что были с тобой. – Фаси стал внимательно рассматривать капельку. – Хм… тут даже шишки с серебряными зёрнами, богата земля, ох как богата.
К Ульфу подкрался монах, пытаясь подсмотреть предмет, столь пристально изучаемый ярлом.
– Гунгир! Посмотри, это интересно. Может нам стоит собрать все шишки в окрестном лесу? – Свейский командир впервые улыбнулся за весь поход.
– Если б зёрна у всех шишек были из серебра, то какие бы выросли деревья? – Верный друг вернул шишку своему ярлу и заулыбался в ответ. Мрачным остался только монах, рыская глазами по траве, пытаясь обнаружить драгоценные дары леса.
– Пахом Ильич, пошли готовиться к встрече гостей, заодно посмотрим, как они будут по реке скакать. – Жучок сработал просто великолепно. Все разговоры и приказы командира свеев были нам слышны, не хватало только картинки лагеря, но об этом, я как-то не подумал.
Две шнеки, забитые паломниками под завязку, через час тронулись в свой последний путь. Нищие, обессиленные постом и регулярными молитвами люди, неумело начали выгребать против течения. Лишь чудо спасло суда от столкновения, прямо напротив лагеря. Под неуёмный хохот с берега и рычание Спиридона, раздававшего тумаки направо и налево, лодки начали движение. Никакого вперёдсмотрящего не было и в помине, кормчие шнек, держа стиры[12] в мозолистых руках, молили Ньерда[13] о скорейшем завершении короткого плаванья.
Но разве могли старинные боги помочь своим детям, когда те отказались от них. К полудню жуткий вой тонущих людей разнёсся над рекой. Многих паломников спасло только то, что они были легко одеты. Отряд из двадцати воинов потонул весь, сам Спиридон спасся благодаря тому, что умел хорошо плавать и, не раздумывая, резал ножом цеплявшихся к нему людей. Когда Ульф увидел жалкие остатки мокрого продовольственного отряда, то чуть не зарубил предателя-боярина.
– Безмозглые тупицы! Ты же сам, не раз ходил по этой реке. Как можно было напороться на подводные камни? На тот берег можно вплавь перебраться, прямо отсюда. – Ульф негодовал. – Что б завтра с утра, паломники были на том берегу. Грот поведёт их, а ты Спиридон, будешь сидеть тут, и думать об упущенных марках.
Отправить с паломниками рыцаря было невозможно. Приказы в армии, конечно, не обсуждают, но в войске, в те времена, существовало негласное правило: – обозом руководил самый больной или самый неспособный командир. Назначенный рыцарь мог просто обидеться, а так как в экспедиционном корпусе Фаси все были наёмниками, то после получения подобного приказа, рыцарь, скорее всего, просто бы резко заболел и отправился выздоравливать домой. И самое главное, никто из круга благородных воинов его бы не осудил. Наоборот, приказ бы посчитали глупым. И лишь в одной армии мира, в Венеции, за эту должность шла настоящая резня. Лишь через несколько столетий, когда маршруты движений армий возрастут до нескольких сотен вёрст, полководцы поймут, что отточенная логистика снабжения – залог половины победы.
– Я б осьмушку украл, а Грот сопрёт четверть. – Пробурчал под нос, вымокший до нитки Спиридон.
– Грот! Ты слышал приказ. А чтобы доблестные воины поскорее высохли, отправь их в лес, нам нужно много дерева. – Фаси заржал, что конь перед свиданием, окружающие его рыцари то же хихикнули.
– Лексей, что-то я не пойму. Больше сотни утопло, а они, нехристи – смеются. – Ильич сидел на пеньке, слушая приёмник вместе со мной, переводя на доступный мне язык древнескандинавскую речь.
– Это нервы Пахом, не может человек только одной войной жить, не выдерживает. – Я вспомнил записки аналитиков натовцев, которые писали, что местные жители Афганистана смеются над америкосами, постоянно ходящих в амуниции, не снимая оружия. Обзывают их трусами и сравнивают с храбрыми Шурави. Которые воевали честно, лицом к лицу, а после службы, могли даже без перочинного ножа пойти в духан, где веселились от души, не унижая местных посетителей. Могут ли знать аналитики, что Русский воин, на протяжении тысячелетий, сея хлеб, не знал и одного десятилетия мирной жизни. За этот период в нас выработалось отношение к войне как к труду. Иначе, с ума сошли бы.