В утреннем сумраке поселок выглядел уныло. Дойдя до конца улицы, я остановилась, пытаясь сориентироваться. Нужное мне шоссе оказалось метрах в пятистах от этого места, но выбралась я на него не сразу, зато здесь мне повезло. Из-за поворота появился видавший виды «газик», затормозил, я села рядом с водителем, не особенно интересуясь, куда он держит путь. Сейчас главное — убраться подальше от этого поселка…
— Кудрявцева, спишь, что ли? — Я вздрогнула, оторвавшись от созерцания стены. — К телефону.
— Ты сегодня нарасхват, — заметила Люда.
— Точно, — кивнула я. Голос мужской.
— Вы Елена Сергеевна? — вкрадчиво спросил невидимый собеседник, а я усмехнулась.
— Елена Петровна, а вы кто?
— Петровна? Выходит, у меня неверные сведения.
— Выходит. Вы куда звоните, может, у вас и телефон неверный?
— Может быть, — хмыкнул он и повесил трубку.
«Нет, ребята, — подумала я. — Такими звонками на мои нервы воздействовать трудно…» Однако домой скорее всего идти опасно, там могут ждать… Если они все тут себя так по-дурацки, значит, не очень уверены в том, что Кудрявцева Елена Петровна — это я и есть. Хотя, возможно, я их недооцениваю. Я продолжала стоять возле телефона, тупо его разглядывая.
— Чего там? — спросила Людка.
— Где? — хмыкнула я.
— Ну там, откуда тебе звонят.
— Там все нормально.
— А зарплату не обещают?
— Нет.
— Жаль. Слушай, это тот тип, который здесь вертелся, ну, крутой?
— Этот не крутой, этот глупый. Ты домой собираешься?
— Я к тебе в гости собираюсь, сама звала чай пить.
— Чаю напьешься здесь, гости отменяются, дела у меня.
— Тогда я вечером зайду.
— Заходи, только меня дома не будет.
Я вышла в коридор и немного посидела там на подоконнике. При известной ловкости незаметно покинуть почту можно, главный вопрос: стоит ли заходить домой. Домом я называла крохотную комнатенку в коммуналке. Темную, сырую и холодную. Но и ей я была очень рада.
В этот город я прибыла к концу второй недели своего бегства. Меня покачивало от слабости, от голода и постоянного недосыпания, в голове все путалось, я с трудом понимала, кто я и где нахожусь. Умылась в очередном туалете очередного вокзала и побрела по прямой как стрела улице с неизвестным мне названием, совершенно не представляя, куда я направляюсь, и тут детский голос позвал:
— Мама!
Я резко обернулась и замерла как вкопанная: прямо передо мной стоял Ванька. В белой с черными пятнышками шубке и забавной черной шапке с ушками. Колени у меня начали подгибаться, и я едва не осела в снежную жижу на асфальте. Появилась женщина, взяла мальчика за руку, и они пошли в сторону универмага, а я стояла и смотрела им вслед. Потом потрясла головой и отыскала скамейку, села, с полчаса разглядывала свои ноги в ворованных сапогах. Мне стало совершенно ясно: я достигла конечного пункта своего бегства. Дальше бежать не имело смысла, да и не смогу я больше. К тому же здесь жил Ванька, пусть не мой, совсем непохожий и, возможно, с другим именем — это не имело значения.
Как начать новую жизнь в этом совершенно чужом городе — в ум не шло. Я поднялась со скамьи и торопливо зашагала по широкой улице вперед и вперед. Надо согреться, к тому же на ходу лучше думается. Я прошла пару кварталов, свернула в переулок и неожиданно остановилась перед зданием почты: мое внимание привлек листок бумаги на двери: «Требуется почтальон». «Почему бы и не рискнуть?» — подумала я и решительно взялась за ручку двери.
Поначалу заведующая особого интереса к моей особе не проявила, взглянула вскользь и спросила не без удивления:
— На работу? Платят у нас мало… и не всегда вовремя. А работа… по гололеду набегаешься.
— Выбирать мне не приходится, — пожала я плечами. — Возьмете?
— Трудовая книжка у вас с собой?
— Нет, — ответила я, поняв, что напрасно рассчитывала на удачу. — Обещали выслать, но, если честно, я на это не очень рассчитываю.
— Да? — Женщина села, кивнула мне на стул и посмотрела внимательно. — Откуда?
Кудрявцева Елена Петровна, чей паспорт лежал у меня в сумке, была из Самары.
— Далековато, — кивнула женщина. — А к нам какими судьбами?
Я усмехнулась и ответила:
— Из-за несчастной любви. Тяжело стало в Самаре, так тяжело, что ждать трудовую книжку я не стала. Вы сами сказали: Самара далековато отсюда, вот это мне и нравится.
— Здесь родственники?
— Нет. Я пару часов назад приехала, все вещи со мной. Она покосилась на мою сумку:
— Не густо… Что ж, паспорт, надеюсь, есть?
— Есть.
— А какие-нибудь проблемы?
— Остались дома.
— Почтальоны разносят пенсии. Большие деньги…
— Я не украду, — сказала я и посмотрела ей в глаза.
— Жить где думаешь? — после долгой паузы спросила женщина.
— Немного денег у меня есть, подыщу что-нибудь. Мне сейчас главное — с работой решить.
— Считай, решили. Выходи хоть завтра, девчонки объяснят, что к чему, особой мудрости не требуется… Завтра и заявление напишешь, если не передумаешь.
Всю ночь я бродила по городу, заходя в подъезды погреться. Спать на вокзале опасно, да и не спалось мне в ту ночь. В семь часов утра я была уже возле почты. А к вечеру заведующая подошла ко мне и спросила:
— Жилье нашла?
— Нет. Ночевала в гостинице, но для меня это дорого. Она придвинула к себе телефон, набрала номер и заговорила:
— Валь, ты комнату еще сдаешь или уже живет кто? Девушку тебе нашла… ага… Сейчас прислать? — написала адрес на листе бумаги и протянула мне.
— Спасибо, — удивилась я.
— Не благодари, сначала глянь, что там за конура.
Насчет конуры она была права. Одиннадцатиметровка в коммуналке, узкая, темная. Двое соседей: безногий выпивоха лет шестидесяти по имени Семен Михайлович и женщина неопределенного возраста со смешной фамилией Бякова. Райка Бякова лет пять нигде не работала, но к обеду появлялась на кухне уже навеселе, с Семеном Михайловичем они то вместе пили, то отчаянно дрались. В моей комнате совсем недавно жил бывший супруг той самой Вали, которой звонила заведующая почты. Супруг упал с лестницы по пьяному делу и сломал шею. Комната отошла дочери и теперь сдавалась. Сделать в ней ремонт не удосужились, и она все еще хранила следы бурной жизни прежнего хозяина. Черный потолок, часть окна забита фанерой: на стекла, должно быть, денег не хватило, а дневной свет был без надобности. Обои в жутких разводах стояли на полу, в некоторых местах слегка соприкасаясь со стенами. Мебель соответствовала общему виду жилья, зато просили за комнату копейки, и я сразу же согласилась. Черные потолки и разводы на обоях меня не волновали.
Весной хозяйка принесла обои, а мы с Людкой произвели в комнате ремонт. Как поощрение за старательность мне выдали занавески на окна, скатерть и покрывало на кровать. Жизнь вроде бы налаживалась. Паспорт вопросов не вызвал, а фотография как будто вовсе никого не интересовала, точнее, ее несходство с моей физиономией. Правда, заведующая ко мне приглядывалась, и это позволяло думать, что рассказанная мною история вызвала у нее подозрения, но время шло, и все утряслось само собой. Только не для меня. Когда появилась крыша над головой и даже работа, на смену страху пришла лютая тоска. Дни шли за днями, я что-то делала, разговаривала с людьми, ждала зарплату, ходила в магазин и не могла понять: зачем все это? Неужели это моя жизнь? Завтра, послезавтра и еще много-много дней.
Вечерами я лежала на диване, уставившись в потолок, и думала: зачем судьбе было угодно, чтобы я в тот миг спустилась в погреб? Было это спасение или наказание, чтобы я до конца своих дней мучилась и решала: зачем?
В моем случае время оказалось плохим лекарем, боль не исчезала, заставлять себя жить с каждым днем становилось все труднее. Я не могла пожаловаться на людскую черствость, напротив, ко мне все как будто неплохо относились, и девчонки на работе, и даже соседи-пьяницы, но мне это было безразлично. Все чаще я доставала изрядно потрепанную газету и перечитывала статью, потом долго вглядывалась в темноту за окном. Каждый раз это заканчивалось тем, что я брала в руки подушку с зашитым в нее пистолетом, вертела в руках и торопливо прятала.
Ранней весной, через несколько месяцев после того, как я обосновалась в этом городе, гуляя в парке, я оказалась возле тира. Зашла, растерянно оглядываясь, поеживаясь от холода, и совсем было собралась продолжить прогулку, но тут мужчина, сидящий на стуле возле самой двери, оторвался от газеты и спросил с улыбкой:
— Пострелять решили?
— Да… хотелось бы… Только я никогда не пробовала.
— Ну, это не беда.
Он приподнялся, подхватил костыли, и я только тогда сообразила, что он инвалид: левая нога ампутирована выше колена.
— Давайте попробуем, — весело сказал он.
В тире я пробыла минут пять, расстреляла все пульки и ни разу не попала, а на следующий день пришла вновь.