Ибо “кажимость” означает здесь реальностьвдвойне, только избранную, усиленную, корректированную… Трагический художниквовсе непессимист, он говорит как разДавсему загадочному и страшному, он проникнут дионисическим духом…
КАК “ИСТИННЫЙ МИР” НАКОНЕЦ СТАЛ БАСНЕЙ
История одного заблуждения
Истинный мир, достижимый для мудреца, для благочестивого, для добродетельного, — он живет в нем,он есть этот мир.
Старейшая форма идеи, относительно умная, простая, убедительная. Перифраза положения: “я, Платон,есмьистина”.
Истинный мир, недостижимый нынче, но обетованный для мудреца, для благочестивого, для добродетельного (“для грешника, который кается”).
(Прогресс идеи: она становится тоньше, запутаннее, непостижимее, —она становится женщиной, она становится христианской…)
Истинный мир, недостижимый, недоказуемый, немогущий быть обетованным, но уже, как мыслимый, утешение, долг, императив.
(Старое солнце, в сущности, но светящее сквозь туман и скепсис: идея, ставшая возвышенной, бледной, северной, кенигсбергской.)
Истинный мир — недостижимый? Во всяком случае недостигнутый. И как недостигнутый, такженеведомый.Следовательно, также не утешающий, не спасающий, не обязывающий: к чему может обязывать нас нечто неведомое?…
(Серое утро. Первое позевывание разума. Петуший крик позитивизма.)
“Истинный мир” — идея, ни к чему больше не нужная, даже более не обызывающая, — ставшая бесполезной, ставшая лишней идея,следовательно,опровергнутая идея — упраздним ее!
(Светлый день; завтрак; возвращение bon sens и веселости; краска стыда Платона; дьявольский шум всех свободных умов.)
Мы упразднили истинный мир — какой же мир остался? Быть может, кажущийся?… Но нет!Вместе с истинным миром мы упразднили также и кажущийся!
(Полдень; мгновение самой короткой тени; конец самого долгого заблуждения; кульминационный пункт человечества; INCIPIT ZARATHUSTRA.)
МОРАЛЬ КАК ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННОСТЬ
1
У всех страстей бывает пора, когда они являются только роковыми, когда они с тяжеловесностью глупости влекут свою жертву вниз, — и более поздняя, гораздо более поздняя пора, когда они соединяются брачными узами с духом, когда они “одухотворяются”. Некогда из-за глупости, заключающейся в страсти, объявляли войну самой страсти: давали клятву уничтожить её, — все старые чудовища морали сходятся в том, что “il faut tuer les passions”. Самая знаменитая формула на этот счёт находится в Новом Завете, в той Нагорной проповеди, где, кстати сказать, вещи рассматриваются отнюдь нес высоты. Там, например, говорится в применении к половому чувству: “если око твоё соблазняет тебя, вырви его” — к счастью, ни один христианин не поступает по этому предписанию.Уничтожать страсти и вожделения только для того, чтобы предотвратить их глупость и неприятные последствия этой глупости, кажется нам нынче в свою очередь только острой формой глупости. Мы уже не удивляемся зубным врачам, которыевырывают зубы, чтобы они больше не болели… С другой стороны, нельзя не признать с некоторой справедливостью, что на той почве, из которой выросло христианство, вовсе не может иметь места концепция понятия “ одухотворение страсти”. Ведь, как известно, первая церковь бороласьпротив “интеллигентных” на благо “нищих духом”; как же можно было ожидать от неё интеллигентной войны со страстью? — Церковь побеждает страсть вырезыванием во всех смыслах: её практика, её “лечение” естькастрация . Она никогда не спрашивает: “как одухотворяют, делают прекрасным, обожествляют вожделение?” — она во все времена полагала силу дисциплины в искоренении (чувственности, гордости, властолюбия, алчности, мстительности).
