– Но вспомнить приятно.
– Ещё бы! Она ведь кончилась хорошо, – быстро отозвалась Динни.
Леди Монт с грустью взглянула на неё.
Динни долго смотрела на цветы, затем неожиданно объявила:
– Тётя Эм, нужно сделать так, чтобы и для Клер всё кончилось хорошо.
IV
В окрестностях Кондафорда полным ходом шла традиционная шумиха, известная под названием избирательной кампании и, может быть, ещё более нелепая, чем это название. Местным жителям доказывалось, что единственно правильное для них решение – голосовать за Дорнфорда и что будет не менее правильно, если они проголосуют за Стринджера. В общественных местах их громогласно убеждали в этом дамы, сидевшие в автомобилях, и дамы, вылезавшие из машин; дома их призывали к тому же голоса, вырывавшиеся из репродукторов. Газеты и листовки уверяли их, что только они призваны спасти страну. Их приглашали проголосовать пораньше, но лишь один раз. Их непрерывно ставили перед парадоксальной дилеммой: как бы они ни проголосовали, страна всё равно будет спасена. К ним обращались люди, знавшие, казалось, все на свете, кроме одного: каким всё-таки путём следует её спасать. Ни кандидаты, ни превозносившие их дамы, ни таинственные бестелесные голоса в репродукторах, ни ещё более бестелесные голоса в газетах, – короче говоря, никто даже не пытался это объяснить. Оно и лучше. Во-первых, этого всё равно никто не знал. А во-вторых, какое значение имеют частности, когда вся суть в общем принципе? Поэтому не стоит привлекать внимание ни к тому факту, что общее складывается из частностей, ни к той аксиоме всякой политики, что обещать – не значит выполнить. Лучше, куда лучше выбрасывать широковещательные лозунги, дискредитировать противника и величать избирателей самым здоровым и разумным народом в мире.
Динни не участвовала в избирательной кампании. По её собственным словам, она для этого не годилась и к тому же, видимо, понимала всю нелепость поднятой шумихи. Зато Клер, хотя и она не без иронии взирала на происходящее, обладала слишком деятельной натурой, чтобы оставаться в стороне. Её активности весьма способствовало то, что люди вообще положительно реагируют на подобные начинания. Они ведь привыкли, что их убеждают, и любят, чтобы их убеждали. Предвыборная агитация для их ушей довольно безобидное развлечение, нечто вроде жужжания мошкары, которая не кусает. Когда же настаёт время отдать голоса, они руководствуются совсем иными мотивами: тем, за кого голосовали их отцы; тем, как голосование может отразиться на их работе; тем, на чьей стороне их лендлорд, церковь, профсоюз; тем, что они жаждут перемены, хотя ничего всерьёз от неё не ждут; а нередко просто тем, что им подсказывает здравый смысл.
Опасаясь вопросов, Клер старалась разглагольствовать поменьше и побыстрее переводить разговор на детей и самочувствие избирателей. Она обычно заканчивала тем, что спрашивала, в каком часу за ними заехать, отмечала время в записной книжке и уходила, чувствуя себя такой же растерянной, как и они. Поскольку она была Черрел, а не "чужая", они воспринимали её как нечто само собой разумеющееся, хотя лично были знакомы только с Динни, а не с ней. Клер представлялась им элементом чего-то незыблемого, потому что никто из них не мыслил себе Кондафорд без Черрелов.
В субботу, накануне выборов, Клер к четырём часам выполнила свои добровольные обязательства и, объехав избирателей, направлялась домой, когда её обогнала двухместная машина; человек, сидевший за рулём, окликнул её по имени, и она узнала молодого Тони Крума.
– Каким ветром вас занесло сюда. Тони?
– Я не мог больше выдержать без вас.
– Приезд сюда – вещь слишком заметная, милый мальчик.
– Согласен. Зато я увидел вас.