АЛиза достаточно хитра и понимает, что из
соседних домов ее не видно.
Вдруг, словногде-то прорвав плотину тишины, зазвонили колокола церкви
ДевыМарии. Церковьстоитвконце улички,и звукитак оглушают,точно
валятся с неба прямо в комнату. В тоже время я вижу, как мимо второго окна
нашей конторы, выходящего водвор, проплывает,словно фантастическая дыня,
лысая голова моего работодателя. Лизаделает неприличный жест и захлопывает
свое окно. Ежедневное искушение Святого Антония еще раз преодолено.
x x x
Георгу Кролю ровно сороклет, но его лысаяголова уже блестит,точно
шар на кегельбане в саду пивной Боля. Она блестит с тех пор, как я его знаю,
а познакомился я с ним пять лет назад. Лысина эта так блестит, что, когда мы
сидели в окопах -- а мы были в одном полку, -- командир отдал особый приказ,
чтобы Георг, даже при полном затишье на фронте, не снимал каски, ибо слишком
силен былсоблазндля самого благодушного противника проверитьспомощью
выстрела, не огромный ли это биллиардный шар.
Я щелкаю каблуками и докладываю:
-- Главный штаб фирмы "Кроль и сыновья"! Пункт наблюдения за действиями
врага. В районе мясника Вацека подозрительное передвижение войск.
--Ага, -- отвечает Георг.--Лиза делаетутреннюю зарядку. Вольно,
ефрейторБодмер!Почемуненадеваетепоутрамшоры, какулошадив
кавалерийскоморкестре,и не оберегаететаким способом своюдобродетель?
Разве вы не знаете, каковы три самые большие драгоценности нашей жизни?
--Откуда же я могузнать,господин обер-прокурор,если яисамой
жизни-то не видел?
-- Добродетель, юность и наивность! --безапелляционно заявляет Георг.
--Если ихутратишь,тоужбезвозвратно!Ачтонасвете безнадежнее
многоопытности, старости и холодного рассудка?
-- Бедность, болезнь и одиночество, -- отзываюсь я и становлюсь вольно.
-- Это только другие названия для опыта, старости и заблуждений ума.
Георгвынимаетуменяизорта сигару,мгновение смотритна нее и
определяет, как опытный коллекционер бабочку:
-- Добыча взята на фабрике металлических изделий.
Онизвлекает из кармана чудесно осмугленный дымом золотисто-коричневый
мундштукизморской пенки,вставляетвнего моюбразильскуюсигаруи
продолжает ее курить.
-- Ничего не имею противконфискации сигары, -- заявляю я. -- Хотя это
грубое насилие, ноты, как бывшийунтер-офицер,ничего другого в жизни не
знаешь. Все же зачем тебе мундштук? Я не сифилитик.
-- А я не гомосексуалист.
--Георг,-- продолжаю я,-- навойне тымоейложкой бобовыйсуп
хлебал,когдамне удавалосьвыкрасть его из кухни. А ложкуяпряталза
голенище грязного сапога и никогда не мыл.
Георг смотрит на пепел сигары. Пепел бел как снег.
--Послевойны прошлочетыресполовинойгода,--наставительно
отвечает он.