Везич увидел Ладу издали: рыжая голова ее казалась маленьким стогом сена, окруженным черным, намокшим под дождем кустарником, - хорваты темноволосы, блондины здесь редкость, рыжие - тем более.
Он взял ее за руку - ладонь женщины была мягкой и податливой - и повел за собой, вышагивая быстро и широко; Ладе приходилось порой бежать, и это могло бы казаться смешным, если бы не были они так разно красивы, что рядом они являли собой гармонию, а в мире все может - в тот или иной момент - казаться смешным, гармония - никогда, ибо она редкостна.
Везич и Лада пришли на базар, что расположен под старым городом, возле Каптола, и затерялись в толпе - она поглотила их, приняла в себя, оглушила и завертела.
- Хочешь цветы? - спросил Везич.
- Хочу, только это к расставанью.
- Почему?
- Не знаю. Так считается.
- Чепуха. - Везич купил огромный букет красных и белых гвоздик, отметив машинально, что "товар" этот явно контрабандный, привезли на фелюгах из Италии ночью, и Везич даже услышал шуршание гальки под острым носом лодки и приглушенные рассветным весенним туманом тихие голоса далматинцев. - Не верь идиотским приметам, цветы - это всегда хорошо.
- Ладно. Никогда не буду верить идиотским приметам.
- Пойдем пить кофе?
- Пойдем пить кофе, - согласилась Лада.
- Господи, когда же мы с тобой поскандалим?
- Очень хочется?
- Скандал - это форма утверждения владения. Форма собственности, усмехнулся Везич и провел своей большой рукой по мягким, рыжим, цвета сена - раннего, чуть только тронутого утренним солнцем, - волосам Лады.
- Где ты хочешь пить кофе?
- А ты где?
- Там, где ты.
- Сплошные поддавки, а не роман.
- Пойдем куда-нибудь подальше, - сказала Лада, - я человек вольный, а господину полковнику надо соблюдать осторожность - во избежание ненужных сплетен.
- Сплетня нужна. Особенно для людей моей профессии. Для нас сплетня форма товара, имеющего ценность, объем и вес.
- Вот именно, - сказала Лада. - Нагнись, пожалуйста.
Везич нагнулся, и она коснулась его щеки своими губами, и они были такие же мягкие, как ладони ее и как вся она - Лада, Ладушка, Ладица.
Цветкович вернулся в Белград в десять часов утра.
Его поезд остановился не на центральном вокзале, а на платформе Топчидера, в белградском пригороде. Возвращаясь из Вены, Цветкович на час задержался в Будапеште. Чуть не оттолкнув встречавших его послов "антикоминтерновского пакта" - Югославия стала теперь официальным союзником рейха, - он подбежал к своему посланнику и, взяв его под руку, тихо спросил:
- Что дома? Какие новости? В поезде я сходил с ума...
- Дома все в порядке. Вас ждет премьер Телеки, господин Цветкович.
- Нет, нет, пусть с ним встретится Цинцар-Маркович. Я сейчас ни с кем не могу говорить. Ни с кем.
- Премьер Телеки устраивает прием в вашу честь...
- Извинитесь за меня. Я должен быть в Белграде. Меня мучают предчувствия...
В Топчидере Цветкович не сел в свой "роллс-ройс", а устроился в одной из машин охраны и попросил шофера перед тем, как ехать во дворец князя-регента Бели Двор, провезти его по центру города.
На улицах, возле кафе и кинотеатров, толпились люди. Цветкович жадно вглядывался в лица: многие улыбались, о чем-то быстро и беззаботно говорили друг с другом; юноши вели своих подруг, обняв их за ломкие мальчишеские плечи; первая листва, в отличие от осторожных венских почек на деревьях, казалась на ярком солнце сине-черной.
"В конце концов, - облегченно думал Цветкович, - в политике важно лишь деяние; эмоции умрут за неделю, от силы в течение месяца. Сейчас важно удержать толпу, ибо толпа - аккумулятор эмоций. Истории простит мне вынужденный шаг, а народ будет благодарен за то, что война обойдет наши границы.