Заглянув в кондитерскую, я громко поздоровалась и у окна возле стойки, заменявшей стол, обнаружила участкового. «Судьба», – тут же решила я. Егор, полуприкрыв глаза от удовольствия, уминал пирожное, на блюде с восточным рисунком лежали еще два. Рядом стояла большая чашка с чаем и пузатый чайник. Запах в кондитерской стоял ни с чем не сравнимый. Карамель, корица, ваниль… Егор Михайлович торопливо ответил на приветствие, а я, сглотнув слюну, подошла к прилавку. Из подсобки появился парнишка лет семнадцати. Он обратился ко мне по имени, хотя я его видела впервые, но подобное давно перестало удивлять. Я решила, это кто-то из многочисленных родственников Ашота. Они то появлялись, то исчезали, а бабки злорадно шептались: «Террористы».
Пока я выбирала пирожные, парень успел рассказать о погоде, о том, что в соседнем дворе мальчишки разбили окно, когда в футбол играли, а сын Хромого Али угодил в аварию на машине, которую взял у друга прокатиться, забыв ему сказать об этом. Теперь лежит в больнице, а дружок велел передать: лучше ему там и остаться, потому что в тот день, когда он оттуда выйдет, обязательно назад вернется, и переломы покажутся ему сущей ерундой.
– Хромой Али не бедный, – вмешался участковый. – Машину отремонтирует. Помирятся, они же соседи, в конце концов… В полицию об угоне никто не заявлял…
Мы с парнем переглянулись и с некоторым сочувствием взглянули на Егора. «Заявлять в полицию» то самое словосочетание, которое здесь упорно не приживалось. Хотя к самому Егору местные относились очень хорошо, однако это не мешало им существовать как бы в параллельных мирах: участковый сам по себе, а соплеменники Ашота сами по себе.
Я взяла поднос со своим заказом и перебралась за стойку к участковому.
– Новости есть? – спросила я.
– Так вроде все рассказал, – пожал он плечами, кивнув в сторону прилавка.
– Я вчерашнюю находку имею в виду. Сейчас возле седьмого дома встретила женщину. На машине подъехала, явно не из местных, и у сторожа про труп спрашивала.
– Любопытная, – вновь пожал плечами Егор. – Вчера там столпотворение было. Народ хлебом не корми, дай поглазеть на что-нибудь…
– Мне показалось, она сомневается, что погибший – Олег Кириллов… В любом случае женщина наверняка его знала.
– Разберутся…
– А сам не хочешь? – вздохнула я.
– В каком смысле?
– Ну… – На этот раз плечами пожала я. – Разузнаем об этом парне… он ведь жил здесь. Хочу бабок навестить.
– Марью Семеновну с подругой? Они вчера так ораторствовали, что следак устал их слушать…
– Думаешь, никто этим убийством заниматься не будет? – спросила я, решив не церемониться.
Егор нахмурился:
– Я этого не говорил… но сама посуди, одиннадцать лет прошло… у него и родных-то нет. Отец умер в местах лишения свободы, мать тоже…
– Но преступление осталось, и убийца, возможно, до сих пор разгуливает на свободе.
– Оно конечно… я все понимаю, но… Ладно, пойдем к бабкам, – неожиданно закончил он, скорее всего, просто не желая спорить.
Я попросила еще пирожных, мне упаковали их в красивую коробку, и, допив чай, мы с участковым вышли на улицу.
– Установить владельца машины по номеру будет не трудно, – сказала я.
Егор выразительно взглянул на меня, хмыкнул с легким намеком на возмущение, но тут же кивнул, соглашаясь и с тем, что не трудно, и с тем, что узнавать это предстоит ему.
Подруг мы застали во дворе дома, где жила Мария Семеновна. Двор небольшой, но стараниями жильцов очень уютный. Под окнами клумба, где вовсю цвели лилии: белые, красные и даже совсем экзотических фиолетовых тонов. Здесь же стояла скамейка, на которой бабули и пристроились. Одна вязала крючком салфетку, кстати, неплохая прибавка к пенсии. Со своими салфетками тетя Маша каждую субботу отправлялась к знаменитому Покровскому храму, там туристы их охотно покупали. Вторая бабка, опершись рукой на клюшку, что-то рассказывала. Тут же сидел свекор Любови Васильевны, переживший своего сына лет на двадцать. По ее словам, старичку давно перевалило за сотню. Может, и так, но выглядел он бодрячком, правда, в событиях часто путался.
– Это которая Пелагея? Та, что в столовке работала? – с интересом спросил он, перебивая рассказ снохи.
– Да помолчи ты, Иван Пантелеевич, ради Христа. В столовке Шура Громова работала, померла семь лет назад.
– Что ты говоришь? Шура померла? Как жалко-то, ведь молодая совсем.
– Восемьдесят два годочка ей было, – заметила тетя Маша.
Старичок дважды кивнул:
– Я и говорю, совсем молодая …
Тут на нас обратили внимание, и все трое замолчали.
– Здравствуйте, – произнес Егор. – А мы, Мария Семеновна, к вам…
– Что случилось? – забеспокоилась она.
– Ничего не случилось. Просто так зашли… узнать, как вы тут поживаете…
– Это вам, – сунулась я с пирожными.
– У Ашота брала? – нахмурилась бабка. – Я у него ничего не покупаю. Нехристь, еще отравит, с него станется.
– Жаль. – Я пристроилась на скамейке, держа коробку с пирожными на коленях. Егору места не досталось, пришлось стоять. – Вчерашняя находка нам покоя не дает, – начала я. – Олег Кириллов здесь жил…
– В двадцать первом доме по улице Красина, – тут же ответила Любовь Васильевна, опережая подругу. – Я его хорошо помню. Такая шпана, прости господи…
– Да ладно тебе, Люба, – нахмурилась тетя Маша. – Нормальный он был парнишка, не хуже других. Я бы даже сказала – лучше. Всегда здоровался, вежливый и озорничал в меру, как все подростки. С его-то родителями немудрено было скатиться на самое дно, а он всегда одет чисто, сам себе и стирал, и готовил. Отцу руки не давал распускать… Нет, я про него ничего плохого не скажу.
– Как же, а кто магазин ограбил?
– Так ведь не доказали…
– Не доказали, а знали все… Кириллов с дружками. Было кое-что и похуже. Или не помнишь? – с хитрым прищуром спросила Любовь Васильевна.
– Не помню, – в недоумении ответила тетя Маша.
– То-то… а надо бы… всю семью порешили, как же их фамилия… Гавриловы. Точно, Таисия и Петр. Переселенцы из Казахстана. Лет пять они тут жили, дочку замуж выдали. А зять у них был из этих… бизнесменов. Вот всех четверых и убили. В доме деньги искали, Таисию пытали. Жуть. Теперь вспомнила?
– Еще бы, – нахмурилась Мария Семеновна.
– А поподробнее об этом нельзя? – вмешалась я, участковый о чем-то размышлял, и пользы от него я пока не видела.
– Так я толком-то ничего не знаю… да и давно это было, – развела руками старушка.
– А почему решили, что к убийству Кириллов причастен?
– Не знаю… – Тетя Маша выразительно взглянула на подругу. – Нам что, докладывают? Но милиция его точно искала… И разговоры были, что это Кириллов с дружками. Думали, у Гавриловых золото-бриллианты попрятаны. Деньги-то были у зятя, а у них вряд ли чем разжились.
– Но хозяйку пытали?
– Вот именно. У нас тогда с полгода, наверное, спать по ночам никто не мог. От каждого шороха вздрагиваешь, а ну как и к тебе придут? Из-за пенсии твоей несчастной или похоронных жизни лишат.
– Деньги надо хранить в сберегательной кассе, – изрек дед.
Бабки взглянули на него так, точно намеревались испепелить, но дед был подслеповат и к взглядам не чувствителен, широко улыбнулся зубными протезами и затих.
– А Кириллов сбежал, – заявила Любовь Васильевна, поворачиваясь ко мне. – Так что никто не сомневался, чьих рук дело.
– Сбежал? – переспросила я.
– Ну да. Дружка его, Кольку Шмыгина, забрали, а Олег сбежал… Хотя теперь выходит, что нет, коли труп нашли.
Бабки переглянулись и задумались, зато ожил участковый:
– А в каком доме Гавриловы жили?
– Не помню точно. Второй или четвертый. Два дома стояли там, где сейчас пустырь. В доме на первом этаже была часовая мастерская. Гаврилов в ней как раз и работал, хороший мастер был, что хочешь починит… Я однажды…
– По делу давай, – перебила подругу тетя Маша.
Та вздохнула и продолжила:
– Значит, внизу мастерская, а на втором этаже квартира была, то есть две, но совсем крохотные. Домишко-то маленький. Гаврилов обе квартиры купил и сделал одну, большую. Вот и решили, что у него денег куры не клюют. А я точно знаю – купил за плевые деньги, дом-то ветхий совсем, одни щели. А у них в Алма-Ате была квартира большая, в самом центре. Все деньги от продажи ушли на переезд да на обустройство здесь. Гаврилов мне жаловался, что, мол, ничего получше не купишь, а наш район, сами знаете… зато дешево. О чем это я? – внезапно спросила Любовь Васильевна.
– О Гавриловых, – подсказала я.
– А что Гавриловы? Жили себе люди, дочку замуж выдали. Все хорошо. Зять задумал дом строить, квартира у него была где-то в центре. Они когда засиживались, Таисия их не отпускала – боялась, район-то неспокойный. И в тот раз не отпустила, а душегубы, которые к ним в дом влезли, наверняка не ждали, что в квартире будут не двое, а четверо. И всех перестреляли. Таисию еще и пытали. Всю семью на кладбище снесли, квартиру покупать никто не хотел после такого-то… Хотя нашлись какие-то родственники и продать пытались. Но уехали ни с чем. Тут соседский дом загорелся, бомжи в нем жили, брошенный был, огонь на гавриловский дом перекинулся, ну и все… Мастерская переехала на Конногвардейскую, а вместо домов теперь пустырь. Говорят, там многоэтажку хотят строить? – Вопрос адресовался участковому.