– Уж я-то знаю: когда Эмли выйдет замуж и уйдет отсюда, я буду выставлять эту свечу точь-в-точь по-старому. Уж я-то знаю: когда я буду сидеть тут по вечерам (а где же мне и жить, господи помилуй, как не здесь, какое бы наследство я ни получил!) в те дни, когда ее здесь не будет или я туда к ней не пойду, я буду ставить свечу на окно, сидеть у очага и воображать, будто я ее поджидаю, точь-в-точь как поджидаю сейчас. Вот вам и младенец, похожий с виду на морского ежа! – воскликнул мистер Пегготи, снова захохотав. – Да вот и теперь, сию минуту, когда я смотрю, как горит свеча, я себе говорю: «Эмли на нее смотрит. Она сейчас придет!» Вот вам и младенец, с виду похожий на морского ежа! А я не ошибся, – добавил мистер Пегготи, оборвав свой смех и захлопав в ладоши, – вот и она!
Но это был только Хэм. Должно быть, дождь усилился с тех пор, как я пришел, потому что Хэм был в большой клеенчатой шляпе, надвинутой на глаза.
– Где Эмли? – спросил мистер Пегготи.
Хэм мотнул головой, словно давая понять, что она осталась снаружи. Мистер Пегготи взял свечу с окна, снял с нее нагар, поставил ее на стол и принялся размешивать угли в очаге, а тем временем Хэм, все еще стоявший на прежнем месте, сказал мне:
– Мистер Дэви, выйдите-ка на минутку, посмотрите, что мы с Эмли хотим вам показать.
Мы вышли. Он пропустил меня вперед, и я с удивлением и испугом заметил, что он смертельно бледен. Он быстро вытолкнул меня наружу и закрыл за нами дверь. 3а нами двумя.
Что случилось?
– Мистер Дэви…
О, несчастный, как горько он зарыдал!
Я оцепенел при виде такого горя. Не знаю, о чем я тогда подумал, чего ужаснулся. Я мог только смотреть на него.
– Хэм! Бедный мой Хэм! Ради бога, скажите мне, что случилось!
– Моя любовь, мистер Дэви… радость и надежда моего сердца… Ради нее я готов был отдать жизнь, отдал бы и теперь… она ушла!
– Ушла!
– Эмли убежала! О мистер Дэви, подумайте, как она убежала, если я молю сейчас милосердного бога убить ее (а она мне дороже всего на свете), только бы не дать ей дойти до бесчестья и погибели!
Его лицо, обращенное к затянутому облаками небу, его крепко стиснутые дрожащие руки, его страдальческий вид остаются и по сей день в моих воспоминаниях неразрывно связанными с этим пустынным берегом. Здесь всегда ночь, и он – единственное живое существо на берегу.
– Вы человек ученый, вы знаете, как лучше поступить, – торопливо продолжал он. – Что мне сказать там, дома? Мистер Дэви, как объявлю я об этом ему?
Я увидел, что дверь приоткрывается, и инстинктивно сделал попытку придержать щеколду, чтобы выиграть время. Слишком поздно! Мистер Пегготи высунул голову, и никогда не забыть мне, как изменилось его лицо, едва он увидел нас, – никогда, хотя бы я прожил пятьсот лет.
Помню громкий стон и крик, помню женщин, бросившихся к нему, и вот мы все стоим в комнате. У меня в руке записка, которую дал мне Хэм. А у мистера Пегготи расстегнут жилет, волосы взъерошены, лицо и губы совсем белые, и кровь тоненькой струйкой стекает по его груди (вероятно, она брызнула у него изо рта); он пристально смотрит на меня.
– Читайте, сэр, – тихим, дрожащим голосом сказал он. – Медленно, прошу вас. Не знаю, смогу ли я понять…
Среди мертвой тишины я стал читать закапанное слезами письмо:
– "Когда ты, любящий меня гораздо больше, чем я того заслуживала даже в то время, когда мое сердце было невинно, получишь это письмо, я буду очень далеко".
– Я буду очень далеко, – медленно повторил он. – Постойте! Эмли очень далеко. Читайте!
– "Когда я покину завтра утром мой любимый дом-любимый дом… о да, мой любимый дом…"
Письмо было написано, судя по пометке, вчера вечером.
– "…я его покину, чтобы никогда не возвращаться, если он не привезет меня сюда настоящей леди. Ты найдешь это письмо спустя много часов завтра вечером.