— Все только языком чесать и горазды! Спелеологи! Профи! А как до дела дошло — топчетесь тут по колено в снегу!
— Разумовская, уймись, а? — просто сказал Борман, и Соня послушно замолчала, вытирая рукавичкой выступившие слезы. Она понимала, что не права. Если уж начистоту, языком-то чесала именно она, из-за этого все и случилось.
— В МЧС придется звонить. И в ментовку. — Борман поднялся со ствола поваленной березы, достал мобильник.
— Стой! — Соня схватила его за руку. — Я сама. Только мне надо вначале с его родителями… поговорить, в общем. Поехали в Москву.
— Как в Москву? — Все начали недоуменно переглядываться. — А Олег? Он же там, внизу!
— Нет его там, — устало, но уверенно сказала Соня, закинула на плечо рюкзак и первой начала спускаться с холма…
Немец, высокий, жилистый, с костистым сухим лицом, одетый в элегантный черный костюм, был из породы энергичных стариков. Он вошел в кабинет, быстро огляделся, и тонкие губы чуть изогнулись в легкой полуулыбке. Впрочем, глаза немца оставались серьезными; кольнув Канаева острым, оценивающим взглядом, он протянул руку. Пожатие оказалось сильным, ладонь — сухой, словно дощечка. Несколько церемонно поклонившись, немец представился:
— Хорст Убель. К вашим услугам.
По-русски он говорил чисто, акцент едва улавливался при произношении твердых согласных. Канаев предложил гостю присесть, распорядился подать кофе.
— Нет, спасибо, — покачал седой головой немец. — Я берегу сердце. А вот от коньяка не откажусь. Тридцать граммов ежедневно — и вы можете забыть о холестерине в сосудах.
— Врачи советуют? — пробурчал Канаев, разглядывая гостя.
Он пытался найти в лице немца сходство с человеком на фотографии — и не мог. Но глаза… Глаза выдавали старика. С возрастом меняется все — кожа, ее цвет, появляются морщины, вваливается рот, отвисает подбородок. Лишь одно остается неизменным — взгляд. У сидящего в кресле напротив Леонида Дмитриевича старика, назвавшегося Хорстом Убелем, был взгляд человека с фотографии. Взгляд пастуха смерти.
В ожидании коньяка коротко поговорили о погоде, о мировом финансовом кризисе, о перспективах на будущее. Немец сделал комплимент хозяину кабинета:
— У многих русских, в короткий срок сделавшихся богатыми людьми, проблемы со вкусом. Они набивают свои дома множеством дорогих безделушек, совершенно не заботясь о стиле, о композициях и сочетаниях предметов. В итоге получаются чудовищно безвкусные интерьеры. Но ваше жилище, герр Канаев, приятно выделяется на общем фоне. Вот что значит кровь!
— Не понял? — напрягся Леонид Дмитриевич.
Немец снова улыбнулся уголками губ.
— Терпение, мой друг. Вы очень похожи на отца, он так же каменел лицом, если вдруг попадал в неловкие ситуации. Я подержу вас в неведении еще буквально несколько минут — мне надо решить, с чего начать. Надеюсь, коньяк поможет сделать выбор.
Бесшумно открылась дверь, и в кабинет бочком проскользнул референт с подносом, на котором янтарно светилась бутылка «Реми Мартен», стояли бокалы, а на тарелочках ждали своего часа дольки лайма, каперсы и шоколад.
— Давайте выпьем за знакомство, Леонид Дмитриевич! — Немец отсалютовал бокалом, пробормотал: «Прозит!» — и сделал маленький глоток, смакуя коньяк.
— Ваше здоровье, — кивнул Канаев, влил в себя содержимое бокала, поморщился — он не любил коньяк — и выжидательно уставился на немца. Тот молчал, хитро глядя сквозь свой бокал на пламя в камине.
Часы пробили восемь вечера. В «Президент-отеле» начался «круглый стол», посвященный проблеме инвестиций в условиях нарастающей рецессии экономики. Канаев ради встречи с немцем не поехал туда, хотя должен был. Но время шло, гость молчал, и Леонид Дмитриевич начал злиться.
— Быть может, мы перейдем к делу? — наконец процедил он, сжимая подлокотники кресла.
— Что? — Немец по-ящеричьи повернул голову, вновь уколов Канаева иглами зрачков. — Да, пожалуй. Все-таки вы чертовски похожи на отца. Бедняга Дитрих… Он ведь назвал вам свое настоящее имя?
— Допустим. Что это меняет?
— И фотографию показал?
— Послушайте, герр Убель, я очень занятой человек, мое время стоит больших денег, — окончательно рассердился Канаев.
Немец звонко хлопнул в ладоши, рассмеялся, показав совершенно белые молодые зубы.
— Вот теперь вы готовы, Леонид Дмитриевич! Вы злитесь, и мозг ваш, разогретый коньячными парами, работает с высочайшим КПД. Информация, которую я вам сейчас предоставлю, несколько удивит вас, но я навел справки — вы умны и сообразительны, поэтому, думаю, проблем не возникнет.
«Я тоже навел о тебе справки», — угрюмо глядя на немца, подумал Канаев. В собранном расторопным референтом досье была сосредоточена вся жизнь Хорста Убеля, тысяча девятьсот тридцатого года рождения, немца, уроженца города Щецина, специалиста по маркетингу систем связи, отца троих детей, преуспевающего бизнесмена. Вот только вряд ли эта образцовая биография имела хоть какое-то отношение к человеку, сидящему сейчас в кабинете Канаева. Хотя бы потому, что Хорст Убель никак не мог фотографироваться в форме гауптштурмфюрера в сорок втором году. Согласно свидетельству о рождении, ему в тот момент было всего двенадцать лет…
Немец, между тем, допил коньяк, положил в рот ломтик лайма и будничным тоном попросил:
— Будьте добры, выключите записывающую аппаратуру. Ни мне, ни вам ни к чему фиксировать на материальный носитель наш разговор.
Канаев скривился, про себя удивившись проницательности старика. Вытащив из кармана мягкой замшевой куртки пульт, он отключил камеру и выжидательно посмотрел на немца.
— И диктофон, — сухо произнес тот.
— Можно подумать, вы знаете, где он.
— Вмонтирован в подголовник кресла, на котором я сижу, — спокойно ответил старик.
«Да кто ж ты такой, если умеешь видеть сквозь предметы?!» — психанул Канаев, но внешне остался невозмутимым. Он поднялся, выключил записывающее устройство.
— Теперь вы довольны? Мы можем перейти к сути?
— Вы терпеливее, чем я предполагал, — немец опять рассмеялся. — Конечно, ваш организм сильно пострадал от неправильного образа жизни, неумеренного принятия алкоголя и табака, но в целом он полностью соответствует расчетным данным.
— Каким данным? — набычился Канаев. — И при чем тут вообще мой организм?
— Видите ли… — немец замялся. — В общем, вы, Леонид Дмитриевич Канаев, в некотором роде результат эксперимента, поставленного под моим руководством вашим отцом на самом себе.
— Что?.. — ошарашенно пробормотал Канаев.
— Вы единственный в мире живой человек, в жилах которого течет кровь древних обитателей нашей планеты, легендарных асов. Я вижу, вам знакомо это слово. Да-да, Леонид Дмитриевич, речь идет именно о тех, кого их полудикие современники именовали богами и поклонялись им.
— Вы сумасшедший? — тихо спросил Канаев.
— Я гений, — скромно улыбнулся немец. — Впрочем, давайте обо всем по порядку…
— Тебе, душа моя, не в ФСБ — в фитнес-клубе работать! — раздраженно выговаривал Чеканин, опершись кулаками о стол. Тамара, закусив губу, сидела напротив. Вокруг расположились остальные члены опергруппы. — На твоих глазах гибнет сотрудник госбезопасности! А ты занимаешься черт знает чем!
— Но товарищ полковник!.. — вскинула голову Тамара, — я же пыталась его спасти! Он умирал…
— Спасают врачи! — отрезал Чеканин. — А твоя задача — не поддаваться эмоциям и постараться по горячим следам выяснить, в чем причина. Это — азы! Ты их забыла, душа моя, а значит, встает вопрос о профпригодности…
Майор Вершинин пошевелился, кашлянул и негромко заметил:
— Вряд ли нужно ставить ей в вину то, что она бросилась спасать Звонаря. Да положа руку на сердце я поступил бы так же, хотя и дослужился до майора. А она — стажер.
— Но склад она опечатать могла? — прорычал Чеканин. — Теперь что? Звонарь мертв, а коробок этих и след простыл. Кладовщики ничего не знают, охрана не помнит, документы отсутствуют, а полы вымыты. А ведь были следы от колес погрузчика. И коробки были. Поливанова, были?
— Так точно, — несколько успокоившись, ответила Тамара. — Когда я вернулась, склад оказался закрыт. А потом, когда ГБР приехала, его открыли и… Я же написала в рапорте — отсутствовала часть груза, те самые коробки, возле которых товарищ капитан… В общем, где ему стало плохо. И следы погрузчика затерли.
— Вот! — Чеканин поднял вверх указательный палец. — Кто-то, кому мы, даже не начав расследование, прищемили хвост, нанес упреждающий удар.
— Товарищ полковник, — снова заговорила Тамара. — Я докажу! Только не выгоняйте меня! Пожалуйста…
— Выгоняют с урока, — проворчал Чеканин и сел. Некоторое время он молчал, потом совсем другим голосом тихо сказал: — У него сын родился. Три месяца назад. Николай не высыпался совсем. Но сердце… Сердце у него было здоровое.