Только хотел рассказать хлопцам про смотрителя, как наружу выбрался наш корабельный домовой, Ваня Козулин, и давай бородищей трясти и салаг развлекать болтовней. Скучно доктору!
Как-то раз я взялся штудировать легенды Древней Греции, и там вычитал вот что: «Сатиры – жизнерадостные козлоногие существа, ленивые и распутные. Время проводят в пьянстве и охоте за нимфами».
«Ба! – думаю. – Это ж прямо про нашего Василича!» Но с тех пор, как капитан наложил строгий запрет на употребление чего угодно крепче кваса, Ваня потускнел, погрустнел, даже на баб перестал заглядываться. А ведь донжуан каких мало, хоть по нему и не скажешь.
Салаги расселись вокруг него на палубе, уши торчком. Я тоже аккуратно подошел, встал за гротом.
Ваня рассказывал историю, которой я от него еще ни разу не слышал.
Жил на свете моряк, который заключил пари с морским дьяволом.
Без большой беды к морскому дьяволу не идут. Жена утонула у моряка, и даже тело не вынесло на берег, чтобы убитый горем вдовец мог предать его земле.
Но дьявол пообещал, что моряк снова будет с любимой, если принесет морю жертву: утопит десять десятков кораблей. А коли не сможет, сам отправится в услужение к повелителю волн.
Так сказал морской бес, и они ударили по рукам.
Моряк любил жену больше всего на свете. Он поклялся, что выиграет пари. Морской дьявол хитер, сказал моряк, но он не знает, что такое любовь. Ему неведомо, на что способен ради нее человек.
И вот моряк нанялся на корабль под черным флагом. Три года спустя он был боцманом. Еще через три года – капитаном. Моряк выкупил корабль, прекрасный быстроходный корабль, и сколотил команду отчаянных головорезов. Он нападал на суда и топил их. С каждой новой схваткой его опыт и хитрость росли, как у матерого волка. Он не брал пленных, не продавал в рабство женщин – лишь отправлял на дно корабль за кораблем, и там, откуда он уходил, волны становились багровыми от пролитой крови.
Так прошло десять лет. Лик жены не потускнел в его памяти: моряк по-прежнему любил ее так же сильно, как в тот день, когда они принесли клятвы перед алтарем. Пленники напрасно молили пирата о пощаде. Он ожесточил свое сердце, ибо знал: каждая новая жертва приближает его к встрече с любимой.
Наконец пробил час, когда еще один корабль скрылся под водой, и это был последний из десяти десятков. Рассмеялся счастливо моряк, глядя, как водоворот затягивает безжизненные тела, и крикнул: «Эй, морской дьявол! Смотри же! Я выиграл!»
Лишь эхо его голоса было ему ответом.
Обернулся моряк и увидел, что палуба корабля пуста. Ракушки и черные водоросли облепили борта изнутри и снаружи.
«Эй, дьявол!» – снова позвал он и махнул рукой.
Огромная зеленая волна поднялась перед ним и застыла, покорная его воле.
«Дьявол!» – рассердился моряк.
И увидел, как утопленники зашевелились на дне.
«Дьявол…» – совсем тихо проговорил моряк, и страшные морские твари всплыли из подводных глубин и уставились на него, готовые исполнить каждое его слово.
И понял моряк, что отныне дьявол – это он сам.
С тех пор сидит моряк на подводном троне, а рядом утопленница-жена: обнимает его белыми руками, шепчет посиневшими губами ласковые слова, и волосы ее колышутся вокруг них, точно сети.
Ибо если ты заключаешь пари с морским дьяволом, будь готов к тому, что дьяволом окажешься ты сам.
…Закончив, Козулин поднялся и ушел, а мои подопечные разволновались.
– Что-то я не въехал! – говорит Руденко. – Фигня какая-то.
Рыжая на него глянула, как на дурака, но промолчала. Зато парнишка с красивым именем Стефан ответил, да серьезно так:
– Зло, которое вызвал дьявол в душе моряка, превратило его самого в дьявола.
– А прежний куда делся?
Муж рыжей вмешался:
– Может, его и не было никогда. Я так понимаю, это притча о том, что нет никакой злой силы вне нас. Только внутри.
Вот те раз, думаю. Медведь-то далеко не так туповат, как мне поначалу показалось.
Смотрю – вьюноша Стефан задумался. А я в сторону отошел, чтоб понаблюдать, да самому не отсвечивать.
Жена режиссера, Кира, вперед подалась, глаза загорелись. «Я, – говорит, – убеждена, что смысл этой истории в другом. Она об исполнении настоящих желаний. Больше всего моряк хотел стать пиратом и убивать людей».
«Нет, – возражает ей Аркадий, – ему пришлось, а потом он просто вошел во вкус!»
А Яна подбоченилась и эдак вызывающе: «Что бы вы понимали! Это притча о любви! О настоящей любви!»
«Если это настоящая любовь, можно мне искусственную?» – это Наташа тихо спросила.
Тут все остальные заспорили, а я отступил и пошел Ваню разыскивать. Хотел спросить, что это на него нашло.
Козулин сидел в своей каюте смурной, а для него это редкость. Он из тех, кто будет зубоскалить, даже если мы все пойдем ко дну.
– Здорово! – говорю. – Ну, ты нашел, с чего начать. Не мог что-нибудь повеселее придумать?
Козулин барабанную дробь по столу выстучал и вдруг спрашивает ни с того ни с сего:
– Яков Семеныч, ты новости с земли давно читал?
Я лысину поскреб и говорю: смотря какие. Если политические, то давненько. А если новости культуры, то внимательно слежу за всеми событиями театра, цирка и кино, могу посоветовать самые яркие премьеры. Вот, скажем, завтра в московской оперетте – «Гранд-канкан», прекрасная постановка, рекомендую от всего сердца…
Молочу языком, смотрю – Ваня меня не слышит. Какая-то мысль его гложет, и мысль очень нехорошая. Тогда и я шутковать бросил.
Василич, говорю, брось ходить вокруг да около. Что стряслось?
В ответ он вынимает из ящика истрепанную немецкую газетенку и кладет на стол. Я сначала даже не понял, куда глядеть, потом заметил в разделе «События» фотографию. На снимке – яхта в порту. Качество поганое, но название разглядеть можно. «Одиссей».
Любой настоящий моряк мало-мальски понимает на всех языках. Всю заметку я перевести не смог, но основной смысл уловил. Корреспондент писал, что на «Одиссее» произошел несчастный случай. Жена владельца утонула, купаясь в открытом море. Судя по дате, случилось это больше трех месяцев назад.
Посмотрел я на Ваню, он на меня. И только я хотел спросить, в курсе ли Капитан, как в дверь вломился перепуганный Антоха.
– Яков Семеныч, драка на судне!
Когда я вылетел наверх, в первый миг глазам не поверил.
На шкафуте бились Стефан и Руденко. Другие салаги рассредоточились у края палубы и жались к бортам. Да и понятно почему.
Эти двое ухитрились открутить от «машек» – швабр то есть – по палке. Лохматые веревочные концы были отброшены в сторону. А на палках два обормота сражались, как на мечах, только треск стоит, аж уши ломит.
Когда я разглядел, как они дерутся, обалдел второй раз.
Руденко здоровый лось, а Стефан (тут у меня его фамилия всплыла в голове – Зеленский) – пацан, в два раза легче и на голову ниже. Мордатый давно должен был задавить его.
Однако мальчуган отмахивался бодро. Руденко превосходил его силой, а пацан брал ловкостью.
И умением. Да каким умением! Он наносил быстрые и резкие удары, парировал, отскакивал, носился вокруг противника, как стриж вокруг быка. Руденко весь в поту и багровый, что твоя говяжья вырезка, а пацану хоть бы хны: скачет, только челка на лбу прыгает да свернутая в культяпку косичка болтается под затылком. И даже не покраснел: как был белокожий, словно фарфоровая чашка, так и остался, только скулы едва порозовели.
Я покосился на наших дамочек. Русалка смотрела с легкой заинтересованностью, а я-то думал, будет переживать из-за дружка! Яна губу закусила, глаза горят, ноздри раздуты – сама вот-вот в драку кинется. А рыжая вообще почему-то нервно посмеивалась, хотя поводов вроде как не наблюдалось. Женщины!
Все это я одним взглядом охватил и не успел решить, чем остановить наших драчунов, как расстановка сил круто поменялась. Руденко изловчился, ухватился за палку своего противника и дернул со всей дури.
Тут, конечно, у парнишки не было шансов. Слабоват он против такой мощи. Руденко выхватил у него швабру и ткнул Стефана свободным концом в живот. Пацан согнулся пополам и попятился, а Владимир отшвырнул свой трофей в сторону.
Я решил, что на этом бою конец. Не тут-то было! Руденко оружие свое перехватил удобнее и попер на пацана. Глаза навыкате, рожа красная, потная, и понятно, что крышу нашему бизнесмену снесло капитально. Видно, давно ему никто как следует отпора не давал. А у мальчишки, как назло, за спиной фок-мачта, и бедолага ровнехонько в нее и пятится.
Тут до всех дошло, что дело идет к нехорошему. Зашевелились барышни, завизжали, вперед подались.
Да только поздно. Руденко уже швабру занес и готовился обрушить ее на голову белого как смерть Зеленского. Не знаю, почему, но в этот миг мне вдруг ни с того ни с сего арбуз померещился».
Глава 5
Самое смешное, что начиналось все совершенно невинно.