Институт брака вроде рухнул, но от юных семей негде было протолкнуться, а в проходах между столиками копошились дети. Они выпили кофе у стойки, после чего обнаружили, что наличных кот наплакал, а свою чековую книжку (которую у Алексея аннулировали за нечаянный минус в банке) Люсьен забыл.
- Ну, ёб же твою...
- Вернёмся. Горючего до дома хватит, - утешил француз.
- А до Брюсселя?
- Может быть. А там?
- Там у меня кредит.
- Какой?
- Неограниченный.
- То есть?
- Читатель.
Люсьен восхитился:
- Ну, русские...Скромностью не страдаете.
- Вперёд!
5.
Ракетами СС-20 летели в них машины галльских любителей быстрой езды, на своей левой то обгоняли они, то делали их, но в целом трафик на Европейской 10 был пунктирен, особенно на их стороне - к исходу уик-энда из давшей Алексею убежище благословенной и самодостаточной страны охотников бежать было немного, так что машины, с которыми они состязались, были почти сплошь иностранцы, на которых передний, поверхностный план сознания эмигранта с известным стажем реагирует уже с "петушиным" автодорожным шовинизмом: вон, дескать, "ростбифы" - британцы - слева держат руль (хотя их абревиатура "GB" вызывает ещё чисто советский рвотный спазм по ассоциации), а вон "капустники" - "D" - на пошлых "мерседесах", при этом бельгийских и голландских вкраплений даже мысленного замечания не удостаивая.
- По этой дороге я уже убегал.
- Когда?
- Я не рассказывал?
Из отчего дома в Гаскони сын отставного полковника впервые дал тягу в пятнадцать.
- Завидую. Там, откуда я, в этом возрасте далеко не убежишь.
- Здесь тоже...
- Но ты же убежал до Катманду?
- Не в первый раз.
- А как было в первый?
На выезде из Парижа юный Люсьен тормознул одного месье, который вёл себя прилично до Компьена, после которого съехал на обочину и сбросил маску. Обстоятельства тому сопутствовали - вечер перед Рождеством, автострада пуста, как заснеженные поля по обе стороны. Когда Люсьен отклонил гнусное предложение, месье распахнул дверцу. Нет, он не вышиб отрока из кабины, как мог бы в аналогичном случае шофёр грузовика, он просто предъявил строптивцу альтернативу, которую беглец и выбрал. Педофил умчался в лоно семьи, а Люсьен поднял воротник, втянул руки в рукава и зашагал по заиндевелому асфальту в том направлении, куда стремился из родной провинции. Шапок во Франции избегают даже в морозы, что сходит с рук разве что парижанам, которых на каждом шагу готов согреть их город. Но вокруг был не Париж, а снежная равнина. Тогда, в конце 60-х, климат ещё не свихнулся, и Рождество подступало старое и люто доброе ("Березина!" - как говорят во Франции про мороз). Но люди надвигались уже новые - две-три машины за час ходьбы пролетели мимо. Подросток околел и лёг на дорогу. Наполеоновским воином - только не в России. Он лежал в ожидании смерти, однако очередная машина не только не переехала его, как собаку, но и подобрала в своё накуренное тепло. Женское! Спасительница за рулём оказалась стюардессой авиакомпании "Сабена", сломя голову она гнала по пустынной Франции, опаздывая на рейс Брюссель - Нью-Йорк...
- Надеюсь, дефлорировала?
- Если бы, - с горечью воспоминания ответил Люсьен, теперь водитель сам. - В Брюсселе оставила меня в своей квартире, там чулки висели в душе... Представляешь? Они тогда ещё чулки носили... Обычные нейлоновые, но кончил от одного вида. И сбежал, не дождавшись её из Нью-Йорка.
- Куда?
- Следуя потоку, как учит Лао-дзы. Тогда мы все бежали в Амстердам.
- Не в Катманду?
- Это потом. А вы?
- Мы в основном в себя.
- Потому что русские интраверты?
- Потому что дальше СССР нам было не убежать.
- Ты же сумел.
- Когда? Когда, Люсьен? Земную жизнь пройдя до половины...
- Лучше поздно, чем никогда.
- А вот не знаю...
Рожь не рожь - тучно колосится всё на местах рождественского сюжета.
Лето.