– Нет, придурок, это я так шучу.
– Почему в колодец?
– Потому, что он так решил.
– Кто решил?
– Бугор.
– Маленький бугор или большой бугор?
Даже будучи хорошенько поддатым, Омут сообразил говорить потише.
– Лысый бугор.
– Вот дерьмо… – охнул Отмель. – Лично?
– Лично.
– Как это было? – спросил Отмель после недолгого молчания.
– Это было более чем страшно. Спасибо, что напомнил.
Теперь повисла тишина, прерываемая лишь шарканьем сапог по мокрой мостовой.
– Лучше бы мы не ввязывались в это гребаное дело, – нарушил молчание Отмель.
– Прими мои искренние благодарности, – ответил Омут. – Ты просто сраный провидец. Гребаных дел следует избегать всегда и везде, да?
– Ну, мы-то стараемся изо всех сил. Только иногда ты вляпываешься в них без выбора. Потому я и говорю, что нам лучше не ввязываться. – Отмель понизил голос до шепота. – Знаешь, что лысый бугор сказал в прошлый раз?
– Что ты шепчешь? Его же здесь нет.
– А я не знаю, – Отмель закрутил головой.
– Да нет его, нет, – Омут потер виски. Однажды он прибьет брата – слишком уж он трусливый. – Я отвечаю, нет.
– А вдруг есть? Надо всегда думать, что он где-то рядом.
– Может, ты заткнешься хотя бы на сраное мгновение? – Омут поймал Отмеля за грудки и сунул сверток ему в лицо. – Болтаешь, как проклятый…
Он очень удивился, когда между ними проскользнула темная фигура и ладонь его опустела.
Киам мчалась, словно от скорости зависела ее жизнь. Ну, если разобраться, то зависела напрямую.
– Хватай его, черт подери! – орали северяне, шаркая и топая по переулку. Не слишком быстро, но, как на ее вкус, то лучше быть от них гораздо дальше.
– Это девка, придурок!
Здоровенные и неуклюжие, но быстрые. Они потрясали кулаками и стучали сапогами. Если им удастся ее поймать…
– Кого это волнует? Отнять добычу!
Воздух со свистом вырывался из ее легких, сердце бешено колотилось, мышцы горели от быстрого бега.
Киам повернула за угол, скользя обмотанными тряпками ногами по влажным булыжникам, оказалась на широкой улице, где свет фонарей пробивался сквозь туман мутными пятнами и слонялись жители самого многолюдного города мира. Она нырнула в толпу и понеслась среди гуляк, подобно ткацкому челноку, уворачиваясь и огибая их. Лица то приближались, то исчезали. Вот и ночной рынок Блэксайда – ларьки, покупатели, крики торговцев, шум, разнообразные запахи и сплошная кутерьма. Киам нырнула под колеса фургона, протиснулась между продавцом и покупателем, разбросав фрукты, запрыгнула на прилавок, заваленный скользкой рыбой, в то время, как лавочник пытался сграбастать ее, но поймал лишь воздух. Одной ногой она зацепила корзину, рассыпая мидий по брусчатке. И все равно позади слышались крики и рев – северяне расталкивали людей у нее за спиной. Летели в разные стороны тележки, как будто по рынку прошелся бессмысленный и беспощадный ураган. Проскочив под ногами высокого мужчины, она в очередной раз свернула за угол, сделала два быстрых шага по осклизлым камням мимо дорожки, которую заливали волны. Пищали крысы, копошащиеся в мусоре, а крики северян все приближались. Воздух из груди Киам вырывался с болью, обжигая гортань. В отчаянии она прибавила шаг, расплескивая и разбрызгивая воду.
– Вот она! – загремел голос за спиной. – Скорей сюда!
Она протиснулась сквозь дыру, забранную ржавой решеткой. Острый железный заусенец обжег болью руку. На этот раз Киам даже обрадовалась, что Зеленая Старуха держала ее впроголодь. Низко пригибаясь, сжимая ворованный сверток и пытаясь восстановить дыхание, она двинулась в темноту. И тут северяне добрались до решетки. Один вцепился в прутья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Чешуйки ржавчины посыпались дождем. Оглянувшись, Киам на миг представила, что было бы, угоди она в эти грязные лапищи.
Второй прижал бородатую рожу к просвету в ограждении, сжимая в кулаке нож, который выглядел жаждущим крови. Вообще-то, когда гонишься за вором, любой нож выглядит жаждущим крови.
– Верни добычу! – прорычал он, выпучив глаза и оскалившись. – И мы забудем обо всем! Верни добычу немедленно!
Киам продолжала уходить, слыша визг сгибающихся прутьев.
– Ты покойница, мелкая сука! Мы найдем тебя, так и знай!
Она упрямо протискивалась сквозь трещину в стене, заросшую пылью и грязью.
– Мы найдем тебя! – гремело за спиной.
Возможно, они ее и найдут, как обещали, но вор не имеет права отвлекаться на размышления о будущем. Он должен жить сегодняшним днем. Встряхнув плащ, Киам вывернула его наизнанку, выставив напоказ выцветшую зеленую подкладку, сунула в карман шапочку, распустила волосы по плечам и, свернув в переулок близ Пятого Канала, быстро-быстро пошла, низко наклонив голову.
Рядом проплыла прогулочная лодка. Болтовня, смех, позвякивание бокалов. Люди лениво двигались вдоль высоких бортов, похожие в тумане на призраки. Киам задумалась – какие они усилия прилагают, чтобы выжить, и какие приходится прилагать ей? Но быстрого ответа на этот вопрос она не находила никогда. Когда красноватые огни лодки скрылись в тумане, Киам услыхала скрипку Хоува. Она постояла немного в тени, восхищаясь красотой музыки. Посмотрела на сверток. Ну, не похож он на важную вещь. И слишком легкий. Но какое ей дело, если Зеленая Старуха дает задание? Утерев нос, она пошла по-над стеной. Музыка становилась все громче, наконец показалась спина Хоува и его движущийся смычок. Неслышно проскользнув позади него, Киам уронила сверток в широко открытый карман.
Хоув не заметил, как ему в карман что-то опустили, но почувствовал три легких касания по спине, и его плащ вдруг отяжелел. Он не видел, кто подбросил добычу, да и не собирался смотреть. Он просто продолжал играть тот марш Союза, которым открывал каждое свое выступление на сцене в Адуе или перед сценой, когда он разогревал публику для выхода знаменитого Лестека. А потом умерла жена, и жизнь пошла наперекосяк. Бойкая мелодия напомнила ему о минувших днях, слезы защипали воспаленные глаза, а потому скрипач перешел к плавному менуэту, который больше подходил к его настроению, в отличие от большинства гуляющих, хотя вряд ли кто-либо из них почувствовал разницу. Местные жители любили говорить о Сипани как о культурном городе, но большинство из них были пьяницами, мерзавцами, тупыми головорезами или сочетанием того и другого.
Как он докатился до этого? Самый повторяемый вопрос. Хоув плыл по улице, словно его единственной целью оставалось – заработать немного денег музыкой. У одной из лавок аромат дешевых пирожков с мясом заставил заурчать голодный желудок, а потому он прекратил играть и подставил шапку для вознаграждения. Но никто не расщедрился, что, впрочем, неудивительно. Тогда Хоув направился к Версетти, где, судя по вывеске и доносящимся из-за двери звукам осприанского вальса, как раз устроили танцульки. Посетители расслаблялись с трубками, крутили бокалы из тонкого стекла затянутыми в перчатки пальцами, презрительно щурились по сторонам сквозь прорези покрытых кусочками зеркала масок. Джерви сидел, как обычно, за столиком у стены. Напротив – женщина с высокой прической.
– Немного музыки, дорогуша? – прохрипел Хоув, нависая над ней таким образом, чтобы плащ лег на колени Джерви.
Сморщив нос от запаха застарелого пота, Джерви вытащил что-то из кармана Хоува.
– Почему бы тебе не отвалить?
Хоув последовал совету, унося с собой – хвала судьбе! – свою отвратительную музыку.
– Что там происходит на улице? – Райсельд на мгновение приподняла маску, показав округлое миловидное лицо, покрытое пудрой и модной здесь скукой.
В самом деле, снаружи доносился грохот, топот и выкрики на северном наречии. Похоже, какие-то беспорядки.
– Будь прокляты эти северяне, – пробормотал он. – Вечно от них неудобства. Полагаю, их нужно держать на привязи, как собак. – Джерви снял шляпу и бросил на стол, подавая привычный знак. А сам откинулся на спинку стула, удерживая сверток в опущенной руке у самого пола. Мерзкая работа, но человек должен как-то получать деньги. – Тебе не о чем беспокоиться, радость моя.
Она улыбнулась ему, как обычно искренне и открыто, что производило на Джерви неотразимое впечатление.
– Пойдем спать? – спросил он, бросая на стол пару монет за вино.
– Ну, если пора… – вздохнула она.
Джерви почувствовал, что сверток забрали.
Сифкисс ужом вывернулся из-под столов и побежал по улице, позволив палке в одной руке тарахтеть по прутьям ограды, и размахивая свертком, зажатым в другой. Ну, и подумаешь, что Зеленая Старуха приказала вести себя скрытно, это не для Сифкисса. Человек, когда ему полных тринадцать лет, имеет право жить своим умом, не правда ли? Скоро он сможет выполнять и задания посложнее. Может, пойдет работать на Куррикана. Любой может сказать, что он – не такой, как все. Он украл высокую шляпу, в которой смотрелся совсем как благородный господин из города, а если люди достаточно унылы, чтобы не замечать столь очевидных вещей, то, во избежание всяких сомнений, заломил ее набекрень. Дьявольски дерзкий!