– Не явилось ли это причиной того, что вы каким либо образом допустили небрежность в выполнении своих обязанностей? Помешало надлежащему уходу
за больным?
– Нет. Больной крепко спал после инъекции.
– А вы ничего не хотите сообщить или добавить к сказанному? Дейвид Файф предложил мне проверить, нет ли в обстоятельствах смерти его брата чего
либо такого, что заинтересовало бы полицию. Не можете вы сообщить хоть что нибудь, что помогло бы мне принять решение?
Она взглянула на Буля.
– Нет, не могу, – сказала она и встала. Разумеется, сиделки должны уметь вставать бесшумно, но эта не просто встала – воспарила. – Все?
Вулф не ответил, и она направилась к выходу. Встал и Буль. Но когда она была на полпути к двери, Вулф окликнул ее, значительно громче прежнего
своего бормотания.
– Мисс Горен! Одну минутку! – Она повернулась и посмотрела на него. – Присядьте, пожалуйста, – пригласил он. Она замялась, посмотрела на Буля и
пошла обратно к креслу.
– Да? – спросила она.
Вулф разглядывал ее некоторое время, потом повернулся к Булю.
– Я мог бы вас сразу спросить, – сказал он, – зачем вы взяли с собой мисс Горен. Особой необходимости в ее присутствии нет, поскольку ваша
квалификация и знание обстоятельств позволяют ответить на все мои вопросы, а уж впутывать ее в такую малоприятную историю – просто
безответственно. Я резонно сделал вывод, что вы ждали от меня вопроса, на который может ответить только она. А для чего она вам понадобилась –
этот вопрос я не задал, но я задавал наводящие! Когда я спросил, может ли она добавить что нибудь, она посмотрела на вас. Совершенно очевидно:
она что то скрывает, и вам известно, что. Я не могу выудить из вас этот секрет – ни подкупить вас ничем, ни шантажировать, но мое любопытство
возбуждено, и, как бы то ни было, его следует удовлетворить. Может, вы предпочтете это сделать сами?
Буль уже сидел. Он оперся локтем о подлокотник и мял кончик тонкого прямого носа большим и указательным пальцами. Он уронил руку на подлокотник.
– А я думал, вы просто болтун, – сказал он. – Совершенно верно. Я действительно думал, что вы поднимете вопрос, требующий присутствия мисс
Горен, и очень удивился, когда вы этого не сделали. Я хотел поразмыслить о нем на досуге, но могу охотно рассказать, в чем дело. Они что нибудь
упоминали о грелках?
– Нет, сэр. О грелках мне ничего не говорили.
– Значит, я думаю, Пол… а впрочем, какая разница, что я думаю. Расскажите, Энн.
– Он уже знает, – с горечью сказала она. – Один из них ему платит.
– Все равно, расскажите, – предложил Вулф, – для сравнения. – Его метод общения с женщинами совершенно не похож ни на мой, ни на метод Пола.
– Ну что ж, – она вздернула свой прелестный подбородок. – Я положила больному две грелки, по обе стороны груди, и меняла воду каждые два часа.
Последний раз – как раз перед тем, как ушла, вернее, перед тем, как миссис Таттл меня выгнала. А в воскресенье вечером ко мне домой явился Пол
Файф – я снимаю небольшую квартирку на Сорок восьмой улице, с подругой, она тоже сиделка. Он сказал, что утром, когда обнаружил, что брат умер,
откинул его одеяло и увидел, что грелки на месте, но – пустые, и он их взял и отнес в ванную. А потом их заметила его сестра, миссис Таттл,
позвала его – показать, и сказала, что это безобразие, сиделка забыла налить в них воды, и что она нажалуется на меня доктору. Он спросил, не
меняла ли она воду сама, перед тем, как ложиться спать, но она сказала, нет, зачем, ведь сиделка поменяла воду только перед уходом.