Поэтому я и подписал заключение.
– А почему вы осматривали его с особой тщательностью? – Вулф все еще бормотал.
– Потому что среди ночи сиделка бросила его – вынуждена была бросить – одного, и я не сумел найти замену. Все, что мне удалось, это договориться
с другой сиделкой на семь утра. В этой ситуации я решил, что тщательный осмотр, для протокола, просто необходим.
– И вывод, что единственная причина смерти больного – воспаление легких, вас удовлетворяет?
– Нет, конечно, нет. В моей профессии полное удовлетворение – вещь очень редкая, мистер Вулф. Но я удовлетворен в том смысле, что заключение о
смерти было и правильным, и уместным, что оно оказалось в полном соответствии с медицинскими показаниями, или, говоря языком обывателя, что
Бертрам Файф умер от воспаления легких. Не думайте, что я словоблудием занимаюсь. Много лет назад один мой больной умер от воспаления легких, но
было это зимой, ночью, в метель: кто то открыл окна в его спальне и превратил ее в холодильник. Но в данном случае и ночь была теплая, и окна
были закрыты. В номере есть кондиционер; я велел сиделке держать регулятор на восьмидесяти градусах – при воспалении легких необходимо тепло –
что она и сделала. В том случае, о котором я упомянул, открытые окна, метель, безусловно, сделали свое дело, но сейчас ничего подобного не было.
Вулф одобрительно кивнул головой.
– Вы отлично осветили этот вопрос, доктор, но из вашего рассказа возникает и другой. Кондиционер. Что, если кто нибудь, после ухода сиделки,
перевел регулятор на самую низкую температуру? Могла комната остыть настолько, что больной умер, хотя вы и считали, что у него все в порядке?
– Вряд ли. Я уже думал об этом. Мистер и миссис Таттл заверили меня, что к регулятору они не прикасались, и что температура в комнате не
менялась: да и не мог бы кондиционер до такой степени остудить комнату в такую теплую ночь. Я хотел в этом убедиться наверняка – ведь сиделки с
ним не было – и договорился с отелем устроить эксперимент в той же комнате, в субботу вечером. Кондиционер работал шесть часов с регулятором на
самой низкой отметке, и температура снизилась до шестидесяти девяти – для больного пневмонией это слишком холодно, даже если он укутан как
следует, но не смертельно.
– Понятно, – пробормотал Вулф. – Вы решили не полагаться на заверения мистера и миссис Таттл?
Буль улыбнулся.
– Думаю, это не совсем справедливо. Я им полностью доверяю, так же, как вы – мне. Я поступил аккуратно. Я люблю аккуратность.
– Замечательная черта. Я тоже люблю аккуратность. А не было ли у вас ощущения, пусть даже ни на чем не основанного, что кто нибудь, может быть,
ухитрился и помог пневмонии добить вашего пациента?
– Нет. Я просто хотел быть аккуратным до конца.
Вулф кивнул.
– Ну хорошо. – Он сделал глубокий вдох, по завершении которого повернул голову и сосредоточил все внимание на сиделке. Во время разговора она
сидела с прямой спиной и высоко поднятым подбородком, сложив руки на коленях. Я видел ее в профиль. Нечасто встречаются женские подбородки,
одинаково прелестные – что спереди, что сбоку.
Вулф заговорил.
– Один вопрос, мисс Горен, нет, два. Вы подтверждаете все, что рассказал доктор Буль – то, что известно вам лично?
– Да, подтверждаю, – сказала она с легкой хрипотцой в голосе – наверное, оттого, что долго молчала.
– Насколько я понял, когда все уехали в театр, Пол Файф начал к вам приставать и получил отпор?
– Да.
– Не явилось ли это причиной того, что вы каким либо образом допустили небрежность в выполнении своих обязанностей? Помешало надлежащему уходу
за больным?
– Нет.