Попетляв среди сжатых полей и начинающих желтеть березовых рощ, дорога нырнула в сосновый бор. Солнце накалило золотые стволы, пахло смолой и хвоей. Копыта коней мягко ступали в мелкой дорожной пыли.
Князь вынул из кармашка брегет, щелкнул крышкой. Затейливая мелодия вывела хорунжего из сонного состояния. Он восхищенно цокнул зыком.
– Вот ведь какая штука мудреная. И который же час, позвольте спросить?
– Почти три по полудни, – ответил Козловский, – часам к шести будем на месте, господа.
По деревянному мосту перебрались обмелевшую речушку. Дальше дорога раздваивалась. Казак, которому в Москве хорунжий презентовал соломенную шляпку, спешившись, рассматривал следы на перекрестке. Головко дал знак Сильвестру придержать коней, тот натянул вожжи, коляска остановилась.
– Что там, Семен? – спросил хорунжий.
– Разъезд, кажись, – казак, присев на корточки, растер в ладони горсть дорожной пыли, – чуток нас опередили.
– Ну так что?
– А вот, глянь, Георгий Иванович. Подковы не наши и гвозди вишь как лежат.
– Думаешь, француз?
– Да кто ж его знает. Вроде бы и далеко от француза оторвались, а там, как Бог положит.
Головко вернулся к коляске. Князь, достав табакерку, отправил в левую ноздрю понюшку табаку, подышал часто, утер слезинку и посмотрел на него.
– Не желаете, Георгий Иванович?
– Благодарствуйте, не приучен.
– Вот и господин Корсаков отказывается, – сокрушенно сказал Козловский, – эх молодежь. А зачем остановка, позвольте спросить?
– Похоже, впереди французский разъезд.
– Много их? – спросил Корсаков.
– Не больше десятка, господин корнет. Свернули направо не далее, как час назад, – ответил Головко.
– Куда ведет эта дорога, Николай Михайлович?
– Дорога? – переспросил, нахмурившись, Козловский, – это на Павлов посад, а нам левее, на Караваево. Там, на слиянии Клязьмы и Шерны деревенька моя, имение, еще дедом обустроенное. А вы, корнет, похоже, желаете француза догнать?
– Вы правы князь, – Корсаков пустил подбородный ремешок, снял и приторочил к седлу ментик, – не годится врага в тылу оставлять. Хорунжий, собери казачков своих, проверьте оружие, – он вынул из седельных кобур пистолеты, проверил шомполом заряд, – а вы езжайте потихоньку, князь. Уверен, мы скоро вас нагоним.
– Ну что ж, знать судьба такая, – прошептал Козловский.
Хорунжий с неохотой подозвал казаков, объяснил задачу. Казаки хмурились. Корсаков, горяча коня, вырвался к перекрестку.
– Ну, чего ждем, господа казаки?
– Езжайте, Георгий Иванович, – кивнул хорунжему Козловский, – что написано – то и сбудется.
– Эх, – с горечью пробормотал Головко, – дал же Бог командира. Вы не беспокойтесь, Николай Михайлович, мы быстро обернемся, – пообещал он, с места посылая коня в галоп.
Казаки пролетели следом, обдавая князя запахом лошадиного пота и взметнувшейся из‑под копыт пылью.
– Пожелайте удачи, князь, – крикнул, поднимая коня на дыбы, Корсаков.
– Езжайте уж, корнет, – пробормотал Козловский, – ваша смерть еще далеко.
После двадцати минут скачки, корнет осадил коня. Дорога, выходя из леса на простор полей, просматривалась далеко и была пустынна, будто по ней испокон веку никто не ездил. Семен, не спешиваясь, проехал вперед, высматривая следы.
– С ночи никто не ездил, – доложил он хорунжему.
– Не иначе, лесом пошли, – сказал Головко.