"Будет знать, как над всеми издеваться! Этот наглец не допускает, что у женщин есть разум! Он осуждает наш возвышенный слог и хочет, чтобы мы говорили языком низким!"
Г-жа де Бри. "Что язык! Он бичует наши привычки, даже самые невинные. У него выходит так, что достоинства преступны".
Г-жа Дюкруази. "Это возмутительно! Женщина ничего не может себе позволить! Зачем он не дает покоя нашим мужьям, зачем он открывает им глаза и обращает их внимание на то, о чем они сами никогда бы не догадались?"
Г-жа Бежар. "Это еще что! Он издевается и над добродетельными женщинами! Этот злобный шут называет их благонравными чертовками!"
Г-жа Мольер. "Наглец! Надо его проучить хорошенько!"
Дюкруази. "Сударыня, представление этой комедии нуждается в поддержке, актеры Бургундского отеля..."
Г-жа Дюпарк. "Пусть они не беспокоятся. Я головой ручаюсь за успех!"
Г-жа Мольер. "Вы правы, сударыня. Многие заинтересованы в том, чтобы она понравилась. Судите сами: все, кто считает, что Мольер их осмеял, не упустят случая отомстить ему и станут рукоплескать этой комедии".
Брекур (насмешливо). "Еще бы! Я лично ручаюсь за десять маркизов, за шесть жеманниц, за два десятка кокеток и три десятка рогоносцев, что они отобьют себе ладони".
Г-жа Мольер. "А как же иначе? Зачем ему нужно было их оскорблять, особенно рогоносцев? Ведь это милейшие люди!"
Мольер. "Да, черт побери, мне передавали, что ему за его комедии здорово всыплют, - все сочинители и все актеры, сколько их ни есть, злы на него, как сто чертей".
Г-жа Мольер. "Так ему и надо! Зачем он сочиняет злые комедии, на которые валом валит весь Париж? Зачем он так изображает людей, что каждый узнает себя? Зачем он не пишет комедии, как господин Лизидас? Тогда бы не было никаких обид, и все сочинители говорили бы о нем только хорошее. Конечно, на представлениях таких комедий особенной давки не бывает, но зато они хорошо написаны, а против них никто ничего не пишет, наоборот: все, кто только их ни посмотрит, горят желанием расхвалить их".
Дюкруази. "В самом деле, у меня есть преимущество: я не наживаю себе врагов, все мои комедии заслужили одобрение людей понимающих".
Г-жа Мольер. "Как хорошо, что это вас удовлетворяет! Это дороже рукоплесканий публики и тех денег, которые можно заработать на пьесах Мольера. Не все ли вам равно, ходит публика смотреть ваши комедии или не ходит? Важно, чтобы их оценили ваши собратья!"
Лагранж. "А когда пойдет Портрет живописца?"
Дюкруази. "Не знаю. Но я уже готов занять место в первых рядах и крикнуть: "Вот это прекрасно!"
Мольер. "Черт возьми, и я!"
Лагранж. "С божьей помощью и я!"
Г-жа Дюпарк. "И я от вас не отстану, можете мне поверить! Я убеждена, что буря восторга сметет недоброжелателей. Поддержать своими похвалами защитника наших интересов - это наш прямой долг".
Г-жа Мольер. "Совершенно верно!"
Г-жа де Бри. "Все мы, актрисы, должны принять в этом участие".
Г-жа Бежар. "Разумеется!"
Г-жа Дюкруази. "Безусловно!"
Г-жа Эрве. "Никакой пощады этому пересмешнику!"
Мольер. "Ну, шевалье, любезный друг, теперь пусть твой Мольер прячется!"
Брекур. "Кто? Мольер? Даю тебе слово, маркиз, что он тоже собирается в театр, - он хочет вместе со всеми посмеяться над портретом, который с него написали".
Mольер. "Ну, черт возьми, это будет смех невеселый!"
Брекур. "Ничего, ничего! Он наверное найдет больше поводов для смеха, чем ты думаешь. Мне показывали эту пьесу: самое удачное в ней заимствовано у Мольера, - значит, это не только не расстроит его, но, напротив, обрадует. Что касается отдельных сцен, где пытаются его очернить, я готов признать себя последним дураком, если они хоть кого-нибудь убедят! Обвинение в том, что он-де рисует слишком похожие портреты, на мой взгляд, мало того, что недобросовестно - оно просто нелепо, оно на ногах не стоит.