Притом что никто не усомнился: он достаточно безумен, чтобы привести угрозу в исполнение.
Следующий номер газеты изобиловал обоими типами некрологов, «белыми» и «черными», все они были расположены в строго алфавитном порядке, без какой бы то ни было дискриминации. Газета разошлась полностью, и начался короткий период процветания.
Банкротство было названо вынужденным — будто кто-то мог стремиться к нему добровольно. Крупнейшим кредитором стал хозяин типографии из Мемфиса, которому газета задолжала шестьдесят тысяч долларов. Были и другие, уже более полугода ожидавшие погашения долгов. Возвращения кредита требовал и старейший залоговый банк.
Я был в редакции новичком, но кое-какие слухи доходили и до меня. Когда низкорослый человек в остроносых туфлях с важным видом вошел через парадную дверь и заявил, что ему нужен Уилсон Коудл, я как раз сидел в приемной на столе и читал журнал.
— Он в Ритуальном доме, — сказал я.
Карлик оказался самоуверенным. Из-под полы мятого морского кителя у него явно выпирал пистолет, так носят оружие, когда хотят, чтобы его заметили. Вероятно, у него было разрешение, хотя в округе Форд оно в общем-то и не требовалось, по крайней мере в 1970 году.
— Мне необходимо передать ему бумаги, — заявил карлик, помахивая конвертом.
Я не собирался ему помогать, но и грубить карлику было неловко. Даже вооруженному.
— Мистер Коудл в Ритуальном доме, — повторил я.
— Тогда я оставляю это вам для передачи ему, — решил лилипут.
Хотя я прожил в здешних местах меньше двух месяцев, а до того учился в колледже на Севере, кое-что уже успел усвоить. Например, я понимал, что добрые вести с нарочным не присылают. Их отправляют по почте или передают из рук в руки, но с курьером — никогда. В этих бумагах таилась какая-то неприятность, и я не хотел иметь к ней никакого отношения.
— Я не возьму ваши бумаги, — сказал я и отвел глаза.
Согласно законам природы, карликам положено быть покладистыми и мирными, этот парень не составлял исключения. Пистолет он прихватил для храбрости. Курьер с самодовольной ухмылкой окинул взглядом приемную, понял, что ситуация безвыходная, поэтому с показной театральностью засунул конверт обратно в карман и спросил:
— И где находится этот Ритуальный дом?
Я, как мог, объяснил, и он ушел. Час спустя приковылял Пятно, размахивая теми самыми бумагами и истерически завывая.
— Все кончено! Все кончено! — повторял он, передавая мне ходатайство о вынужденном банкротстве. Секретарша Маргарет Райт и репортер Харди, выбежавшие из соседней комнаты, пытались успокоить хозяина. Но он сидел в кресле, упершись локтями в колени, обхватив голову руками, и жалобно всхлипывал. Я начал читать ходатайство вслух, чтобы довести до всеобщего сведения.
В нем говорилось, что мистеру Коудлу надлежит через неделю явиться в Оксфорд для встречи с кредиторами в присутствии судьи, который и примет решение: будет ли газета продолжать функционировать до тех пор, пока опекунский совет не разберется в деле по существу. Маргарет и Харди наверняка были больше озабочены потерей работы, чем нервным срывом мистера Коудла, однако оставались рядом и сочувственно поглаживали его по плечу.
Внезапно рыдания стихли, мистер Коудл встал, закусив губу, и объявил:
— Я должен сообщить маме.
Мы, трое, переглянулись. Слабое сердце Эммы Коудл продолжало биться, едва заметно — ровно настолько, насколько требовалось, чтобы отсрочить похороны. Она не соображала даже, какого цвета желе, коим ее потчевали, жизнь округа Форд и его газеты тем паче была для нее чем-то потусторонним. Она была слепа, глуха и весила менее восьмидесяти фунтов. И вот с таким-то человеком Пятно вознамерился обсудить вопрос вынужденного банкротства. В этот момент я понял, что и сам он уже не с нами.