Ездил он на стареньком «линкольне», ел, причем в изрядных количествах, дурно приготовленную пищу, носил черные костюмы, что были сшиты еще в пятидесятых, и знал единственную страсть — благотворительность. Судья копил деньги лишь для того, чтобы пожертвовать их другим.
Никто не знал, какими суммами исчислялась его благотворительность. Десять процентов дохода автоматически шло на счет пресвитерианской церкви. Две тысячи долларов в год получал колледж в Сьюани, столько же судья перечислял фонду «Дети конфедератов». Три этих адресата были Рэю известны. О других он и понятия не имел.
Деньги судья давал любому, кто удосуживался их попросить. Матери увечного ребенка — на инвалидную коляску. Группе местных рок-музыкантов — для поездки на всеамериканский конкурс. Активистам городского отделения клуба «Ротари»
[6]
— чтобы могли вылететь в Конго и сделать детишкам прививки от оспы. Приюту для бездомных собак. Краеведческому музею Клэнтона — на новую крышу…
Список был бесконечным. Чтобы получить чек, следовало лишь написать кратенькое письмецо и указать требуемую сумму. Бескорыстное начинание захватило судью Этли сразу после того, как оба его сына встали на ноги. Никому еще не приходилось получать от него отказа.
Перед глазами Рэя возник образ отца: судья сидит за покрытым пылью столом, выстукивает двумя пальцами лаконичные послания и сует их в конверты вместе с неразборчиво заполненными чеками — пятьдесят долларов одному просителю, сотню — другому, и так до тех пор, пока не опустеет кошелек.
Особых сложностей с поместьем не возникнет: скрупулезная инвентаризация явно ни к чему. Пожелтевшие от времени юридические справочники, рассохшаяся мебель, трогательные безделушки, альбомы с семейными фотографиями и кучи папок с архивными бумагами. Мусор, годный лишь на то, чтобы в дождливый день разжечь хороший костер. Ничего, Рэй и брат продадут участок вместе с особняком за любую сумму. Оба будут рады выручить за доставшееся наследство хоть какие-нибудь деньги.
Форресту, конечно, нужно позвонить, но, слава Богу, это всегда успеется. Иметь дело с братом намного обременительнее, нежели с умирающим, одержимым мыслью облагодетельствовать человечество отцом. В свои тридцать шесть лет Форрест продолжал оставаться сущим enfant terrible
[7]
, мальчишкой, испорченным всеми мыслимыми и немыслимыми сторонами американского образа жизни.
«Ну и семейка!» — вздохнул Рэй.
Он вышел в коридор, прикрепил к доске объявлений листок, где говорилось о том, что назначенная на одиннадцать тридцать лекция отменяется, и неторопливо зашагал к выходу. Пора на терапию.
ГЛАВА 2
Весна в Пидмонте, долина Шенандоа. Пронзительно-голубое, без единого облачка небо, яркая зелень холмов, уходящие к горизонту ровные ряды хлопчатника. По прогнозу синоптиков, дождь ожидается только завтра — хотя жители центральной части штата Виргиния не привыкли верить прогнозам.
Налетав почти триста часов, Рэй поставил себе за правило во время ежеутренней пятимильной пробежки то и дело посматривать на небеса: бегать можно в любую погоду, а вот летать — нет. Он дал страховой компании твердое слово, что не станет поднимать машину в воздух ночью и откажется от полетов в облаках. Девяносто пять процентов всех катастроф с небольшими самолетами произошло либо по причине плохих погодных условий, либо из-за недостаточной видимости, поэтому даже после трех лет за штурвалом Рэй очень скромно оценивал собственный опыт. Он был абсолютно убежден в справедливости присловья, гласившего: «Бывают пилоты старые, бывают дерзкие, но не бывает старых дерзких пилотов».
Кроме того, исключительная по красоте природа центральной Виргинии вряд ли заслуживала того, чтобы любоваться ею сквозь низкую облачность.