Гусев Владимир Фрагментарное копыто неподкованной собаки
Владимир Гусев
Фрагментарное копыто неподкованной собаки
А еще жизнь прекрасна тем, что можно путешествовать.
Н.М. Пржевальский
Я - профессиональный путешественник. Вся моя жизнь проходит в дороге. Я легко знакомлюсь с новыми людьми, еще легче с ними расстаюсь. Мой путь лежит через разные города и страны, и сегодня я не знаю, где буду завтра. Я не знаю также, кем я буду и когда. Я вообще ничего не знаю о своем будущем. Ну разве это не прекрасно?
"Фрагментарное копыто неподкованной собаки!"
Моя невеста очаровательна. Ходят слухи, что в ее жилах течет благородная кровь. Что она - дочь императора и фрейлины. Ее Величество, когда узнали об этом, впали в неистовство. Даже император не посмел перечить супруге. Фрейлина была отправлена в монастырь, а дочь ее отдали на воспитание в обедневшую дворянскую семью. Однако к тому времени, когда дочь подросла, эта семья окончательно разорилась, император пал жертвой заговора, а фрейлина умерла от горя.
Когда я впервые увидел Мари, мне было двадцать девять, ей - двенадцать, не больше. Но уже тогда было ясно: цветок, который распустится из этого бутона, будет прекрасен.
Я упросил отца дать деньги на ее воспитание. Я отказывался жениться долгих четыре года - и это после мигом промелькнувших тринадцати! Ведь отец бредил внуком еще с моего совершеннолетия... Но я упорно отказывался стать узником брака. Зачем? Зачем жениться, если служанки в нашем доме менялись так часто, что скоро пришлось искать их в городе - в окрестных деревнях смазливые девчонки просто не успевали подрастать.
Когда Мари исполнилось четырнадцать, я вынудил отца предоставить в распоряжение соседа одну из наших карет с парой дюжих слуг. Бутон не должен был распуститься раньше срока! А едва Мари достигла совершеннолетия, я предложил ей руку и сердце.
Мари мне отказала.
Отец, не одобрявший всего этого, умер, не дождавшись внуков. Карету я забрал, деньги бедному соседу давать перестал. Но стоило Мари выйти из дому, как рядом с нею появлялись двое моих хорошо обученных слуг. А раз в два месяца я приезжал к соседу и, сцепив зубы, просил руки его приемной дочери.
Вскоре не выдержал и сосед - помер на Пасху. Положение его семьи стало отчаянным. А тут еще я дознался, в чем причина упрямства Мари. Перехватил во время очередного визита ее взгляд, брошенный украдкой на моего слугу. Одного из тех, что всюду ее сопровождали. Парень он, конечно, видный, что называется кровь с молоком. Недаром я приказал вышколить его. Но - чернь! И особе с вполне возможно - императорской кровью в жилах не пристало смотреть на таких иначе, чем на разумный скот.
Слугу я приказал отходить батогами. За то, что посмел бросать на дворянку взгляды, достойные лишь дворовых девок. И пригрозил: если через месяц Мари не выйдет за меня, я запорю своего слугу до смерти.
Как мы, дворяне, сносимся друг с другом и знаем, кто в фаворе, кто в немилости и кто кого вызвал на дуэль, так и слуги общаются между собой. А поскольку Мари, к сожалению, обращается к слугам не только с приказаниями, до нее неминуемо должна была дойти моя угроза.
И точно, уже через две недели Мари, краснея и задыхаясь, сказала "Да".
Со свадьбой я медлить не стал. Тем более что Гец, слуга, сбежал на пятый день после батогов, да еще и двух других слуг подбил уйти вместе с ним. Я сгоряча отдал было приказ прочесать окрестные леса, но потом передумал. Зачем? Он сам придет ко мне. Сегодня. В день свадьбы.
Пришлось, правда, нарушить некоторые традиции. Невеста на венчание едет не отдельным кортежем и даже не в отдельной карете, а в моей. Вот она, сидит напротив меня. На прелестном личике - ни кровиночки, и это делает ее совершенно очаровательной! Глубокий вырез платья почти не скрывает нежные девичьи груди. С каким наслаждением я сорву с нее сегодня ночью этот подвенечный наряд! Она будет биться в моих объятиях, как раненая птица, а я буду рычать и стонать от наслаждения. Еще бы... Ни одна из служанок не была так красива, как она. Ни одна из служанок не была так хорошо воспитана.
И любви ни одной из них мне не пришлось домогаться долгих четыре года.
Время от времени я выглядываю в окно кареты - то в правое, то в левое, то, учтиво извинившись перед Мари и оборотясь к ней спиной, в заднее.
Где же Гец? Неужели никто из моих слуг не донес ему, по какой дороге мы поедем? Неужели он не знает, что меня сопровождают лишь двое вооруженных людей?
Во второй карете, в точно таком же, как на Мари, платье, едет служанка, моя последняя забава. На запятках кареты - двое вооруженных слуг. Думаю, Гецу не составит большого труда угнать экипаж.
Так же, как отряду из двадцати человек, да на хороших лошадях, не составит потом труда схватить Геца.
Ага, наконец-то!
Трое на гнедых конях - тех самых, на которых Гец с двумя другими изменниками ускакали в ту злосчастную ночь, - выскакивают из леска и мчатся наперерез нашему скромному кортежу. Они, как и было задумано, стремятся отсечь вторую карету.
- Мари, кажется, на нас напали разбойники, - спокойно говорю я, вынимая из-под сиденья пару заряженных пистолетов.
Мари вскрикивает и, еще сильнее побледнев, лишается чувств. Препоручив ее заботам служанки, я внимательно слежу через заднее окно за ходом событий. Вот кучер, якобы испугавшись, натягивает вожжи и, не дождавшись, пока экипаж полностью остановится, прыгает в кусты. Слуги соскочили с запяток и удирают в лес. Гец, на скаку заглянув в карету и удостоверившись, что невеста ехала именно в ней, перепрыгивает со своей лошади на упряжную и, стеганув ее, гонит карету в сторону леса. Поводья гнедой он благоразумно не отпускает, и она вынуждена скакать рядом.
Я, открыв дверцу, стреляю в воздух. Это - сигнал для отряда.
- Гони! - кричу я своему кучеру. Пусть Гец думает, что я струсил.
В последний раз выглянув в окно, чтобы убедиться - все, опасность миновала, - я с удивлением вижу двух всадников, мчащихся от леска наперерез моей карете. Третий отстал, но лошади не жалеет. Еще бы. Лошадь-то не его, а моя, лучшая в конюшне. Гец знал, какую красть.
То ли он заподозрил неладное, когда я не повернул вслед за ним свою карету, то ли наряженная невестой служанка выдала мой замысел, но Гец преследует теперь уже мою карету, а отряда что-то не видно.
- Живее! - кричу я кучеру. - Если нас догонят разбойники, следующая пуля твоя!
Кучер нещадно хлещет лошадей, однако расстояние между нами и преследователями неуклонно сокращается. Я пытаюсь перезарядить пистолет, но дважды просыпаю порох и оставляю эту безнадежную затею.
Служанка привела Мари в чувство, и моя невеста с ужасом - но и с тайной надеждой - посматривает в окно.
Выйти одному против трех дюжих слуг, худо-бедно обученных владеть шпагой, - это было бы даже интересно. Но если они вооружились дубинами...
- Стой! Осади! - кричу я кучеру, сообразив наконец, что чем быстрее мы едем, тем позже нас настигнет отряд. Нужно было сразу принять бой, тогда бы все уже было решено. - Не волнуйся, дорогая, - успокаиваю я Мари. - Разбойников всего лишь трое. Сейчас я с ними покончу.
Мари снова лишается чувств. Я открываю дверцу, выскакиваю из кареты, мчусь к лошади. Кучер, сообразив, что от него требуется, помогает мне распрягать лошадь, но сделать это мы успеваем: разбойники уже рядом.
Я стреляю в Геца. Он поднимает лошадь на дыбы - и я лишаюсь ее, самой дорогой и красивой лошади в моей конюшне.
Надеясь, что при падении лошадь сослужит мне последнюю службу и придавит хотя бы ногу Геца, я уворачиваюсь от удара дубины, благоразумно не пытаясь парировать его шпагой, и бросаюсь к главному преступнику. Но Гец уже на ногах.
Мы скрещиваем клинки. Второй сотоварищ Геца тоже пытается достать меня, я уклоняюсь и от его дубины, и от лошади, едва избегаю выпада Геца и кричу:
- Трус! Ты боишься сразиться со мной, как подобает мужчине!
- Не трогайте его! - немедленно приказывает Гец своим приспешникам. - Он мой!
Гец выше меня почти на две головы. К тому же я хром от рождения. Но шпага в значительной степени уравнивает наши силы. А с учетом того, что владею я клинком, как всякий дворянин, намного лучше своего бывшего слуги...
Удары Геца яростны, но плохо подготовлены. Мне непросто парировать их - но лишь потому, что он гораздо сильнее меня физически.
Пока еще сильнее.
Мне удается дважды легко ранить Геца, прежде чем он начинает понимать: я просто играю с ним, чего-то выжидая. Атаки Геца становятся еще более яростными. Я, отражая их, стараюсь не выпускать из виду двух других беглых слуг. Не сомневаюсь, подставь я им хоть раз спину - и, несмотря на приказ Геца, дубина не замедлит опуститься на мою голову. Чернь есть чернь...
Наконец слышится топот копыт, Поняв, что попал в ловушку, Гец бросается к наполовину выпряженной лошади, двумя ударами шпаги обрубает постромки. Двое его приспешников тем временем пускают в ход дубины. Но то, что их двое, оказывается мне на руку. Бестолковые слуги только мешают друг другу. Столкнувшись, они едва не выпадают из седел.