Когда бы Аминь к себе ни вызвал, к бабке не ходи, — для начала проведет душеспасительную беседу. Абзац, не успеешь порог его кабинета переступить, материть начинает, хотя тоже с религиозным уклоном: в Христа, бога и апостолов полощет. Потом как гаркнет: «Абзац!» Значит, свободен, дежурное вливание окончено.
Как-то Аминь заходит в нашу комнатенку.
— Некрещеные, — спрашивает, — есть?
«Все, — думаю, — абзац! Уволит».
Перед этим как раз обсуждали данную тему, черт за язык дернул, проболталась.
— Некрещеным в нашем коллективе не место! — отрубил Аминь.
— Заявление писать? — спрашиваю.
— Грех о ближнем плохо думать! — отчитал Аминь. — А все почему — да потому, что ты нехристь! Надо срочно принять таинство крещения.
Дал денег на таинство и направил в церковь к своему духовнику, отцу Василию.
У отца Василия в тот день целый отряд крестился: от грудничков до старичков. И кумовей со зрителями толпа, как на свадьбе. Отец Василий, протяжный такой верзила, лет тридцати, под левым глазом густо затонированный синяк проглядывает. И смурной батюшка, не подступись. Резко процедуру начал.
— Мужчины, — говорит, — покиньте помещение!
Мужчины завозмущались:
— Мы тоже платили за крещение!
— Успеете, — отец Василий урезонил. — Столько лет без креста жили, еще минут десять потерпите.
Без мужчин прочитал нам молитву, просветил, что после родов женщина нечистая, ей 40 дней церковь посещать нельзя и потребовал в переводе на твердую валюту два с половиной доллара. Вроде как штраф. На эту статью Аминь матпомощь не выделял, пришлось из личных сбережений раскошелиться.
— Кто аборт делал? — вопрошает отец Василий после сбора денег. — Шаг вперед.
Шагнула я дрожащими ногами. Не шагни, думаю, Аминь правду разнюхает, выгонит.
Отец Василий шагнувшим внушение произвел, дескать, аборт делать — это грех. Надо с умом предохраняться от нежелательной беременности. На этот случай имеются протовозачаточные средства. Не церковь, а центр планирования семьи и репродукции. За абортный грех с шагнувших еще в том же размере слупил. Занервничала я, девочки, вдруг начнет дифференцировать, кто больше одного раза с абортом грешил, а я уже неплатежеспособная.
Нет, Бог миловал, отец Василий велел кликнуть мужчин и начал крещение. Сам по-прежнему туча тучей ходит.
Увидел видеокамеру.
— Не гневите Бога! — наложил категорический запрет. — Это вам не Голливуд, а я не Шварценегер.
Однако ничто не вечно под куполом церкви. В процессе крещения начал батюшка оттаивать к светской жизни. Он ведь что, нет-нет да занырнет, как бы по технологии обряда, за кулисы, в ризницу, или как там у них называется. И с каждым заходом щечки розовеют, глаза теплеют, даже синяк здоровьем наливается.
— Где, — спрашивает после одного из нырков, — видеокамера? Зря вы, — говорит, — думаете, что я злыдень-терминатор. Тут однажды покрутился с фотоаппаратом один, а потом в газете снимок напечатали: я держу младенца женского полу над купелью и подпись: «Секс в космосе». При чем здесь, спрашивается, космос и тем паче — секс? И вообще, — говорит, — телевидение и газеты смотреть грех. Там бес.
Но снимать на видео разрешил. Даже подсказывать начал — какой ракурс, откуда лучше взять. Прямо режиссер в рясе. Но строго-настрого наказал: его в фас не «брать». Только в профиль с правой стороны. Мое, говорит, увечье ваше кино не украсит.
— А знаете где, — спрашивает, — поврежденье получил?
Оказывается, не сходя с рабочего места. Купель на него упала.
Та купель, надо заметить, отцу Василию по колено. По любому получается — она самоходно-летающая. Порхает по церкви, как у Гоголя в «Вии» гроб. Или отец Василий на полу пребывал во время падения оной? Одним словом, загадка религии.