Хотя в манере Петерса говорить и держаться явно угадывался моряк, но прослеживались и черты жителя приграничной зоны. Поэтому я спросил его: — Вы с Запада?
Он кивнул.
— Мой папа был вояжером, торговал мехами, а мама, Ансарока Инджун, уроженка Блэк Хилз. Я охотился и исходил все тропы на Западе. Я прошел через Колтерс Хэл и был на дне каньона, такого огромного, что если бы Карлстон провалился туда, его никто бы не заметил.
Он сплюнул сквозь ругательства, растерев свой плевок с ужасающей аккуратностью.
— Я был в Мексике и на Севере, там, где в конце дня северные огни висят как занавески. Все это, когда мне еще не было двенадцати, — добавил он.
Хотя я был искушен как слушатель длинных историй подобного рода, но эксцентричная наружность моего собеседника и грубовато-искренняя манера говорить заставили меня полностью поверить ему. Тот, кто говорит неправду, обычно заботится о том, чтобы ему поверили, так как хочет произвести определенное впечатление. Думаю, Петерсу было глубоко плевать, что о нем могли подумать.
— О Вальдемаре… — вернулся я к теме нашего разговора.
— Да?
— Давно он на корабле?
— Не знаю точно, сэр. Но дольше, чем я. Нам сказали, что он инвалид и любит путешествовать. Но лично я не понимаю, какое удовольствие можно получить целыми днями находясь в своей каюте.
— Вы думаете, здесь что-то, о чем мы не знаем?
Он пожал плечами.
— «Quien sabe?», — потом. — Думаю, леди Лиги.
— Что вы имеете ввиду?
— Какая-то странная эта леди, его сиделка. Напоминает мне одного «доктора» медицины, которого я встречал. Джони-Уолкс-Два-Духа. Сущее привидение, которое мне когда нибудь приходилось видеть. Когда он разговаривал с вами, вам чудились видения за его спиной и слышались забавные звуки вокруг. В ней тоже есть что-то такое. Не знаю, как это сказать.
Я кивнул в подтверждение его слов.
— Когда я увидел ее, что-то словно сковало меня, — сказал я. — Не мог даже говорить на очень близком расстоянии. И внешность ее очень впечатляет.
Он хмыкнул.
— Она себе цену знает, — сказал он. — Я бы предпочел оставаться с ней в хороших отношениях.
У меня такое чувство, что она может быть серьезным противником.
— Я всегда за гармонию, — сказал я. — Думаю, не стоит откладывать мой визит к Вальдемару.
— Я думаю, капитан тоже хотел бы с вами поговорить.
Я посмотрел на него внимательно и кивнул в знак согласия. Он, похоже, не знал, что Вальдемар был главным экспертом Элисона на пути следования судна, а не обыкновенным туристом. Поэтому было справедливым оставить эту тему, хотя рано или поздно я все равно бы выявил, что ему известно, а что нет. Я шутливо спросил: — К кому же из них мне направиться в первую очередь?
— Черт возьми, капитана вы можете увидеть в любое время.
— Вы правы, — согласился я. — Кто знает, сколько времени понадобится для встречи с нашим загадочным пассажиром, если он не совсем в порядке? Но когда мне удобнее к нему заглянуть?
— Вы слышали, как отбивают склянки? — спросил он.
— Да, но только не знаю, что это значит.
— Они отсчитывают часы, — объяснил он. — Сигнал дается каждые полчаса от одной склянки до восьми. Потом — все сначала. 8 час. 30 мин. — одна склянка, 9 час. 00 мин. — две, потом — три склянки — это 9.30. Лучше пойти к нему после третьей или четвертой склянки, чтобы дать ему время проснуться и привести себя в порядок.
— Спасибо, — сказал я, протягивая руку. Петерс не взял ее, но Эмерсон выбежал вперед, ухватил меня за руку, начал трясти и похлопывать. Могу сказать, что, если бы он захотел, мог бы сломать ее как пригоршню сухих веток.
Петерс неодобрительно улыбнулся и кивнул мне.
— Если могу быть вам чем-нибудь полезен, Эдди, дайте мне знать.
Потом он опять послал мне дурашливый салют, повернулся и спустился вниз. Эмерсон взмыл вверх, исчезнув за парусом.
Три или четыре склянки. О'кей. Я спустился выпить еще чашечку кофе, чтобы скоротать время. Когда пробило три склянки, я вернулся в каюту, где еще раз сделал ревизию своего гардероба. Белая рубашка и галстук вполне подойдут, решил я. К четырем склянкам я уже надел соответствующий жилет, жакет и, отдавая дань своей армейской привычке, пару свеженачищенных сапог.
Я прошел мимо нужной мне каюты и постучался в дверь Лиги. Она открыла немедленно, встретив меня очаровательнейшей из улыбок.
— Я ожидала вас, — сказала она.
— Я так и думал, — ответил я, осознавая, что тоже начинаю улыбаться.
На ней было не поддающееся описанию сероватое дымчатое одеяние, а на пальцах и запястьях уже не было драгоценностей, которые я заметил накануне вечером. И снова ее присутствие произвело на меня особое впечатление, словно только что вспыхнула молния или, вот-вот должна вспыхнуть.
Она не пригласила меня войти, но и сама не вышла в коридор. Она просто изучала меня какое-то время и наконец сказала:
— Вы даже более необычный человек, чем мне вначале показалось.
— В самом деле? И в чем же?
— В смысле географии.
— Не понимаю.
— Вам не подходит ни одно место из тех, что я знаю, — сказала она, — а мне всегда казалось, что знаю все из них. Должно быть вы из какого-то другого места.
— Похоже скоро мы его найдем, — сказал я, решив не прерывать ход ее рассуждений, преследуя странную возможность поупражняться в тавтологии. — И я буду счастлив остаться там. Разумеется с вами.
Она нахмурила брови, прищурила глаза.
— Где?
— «В каком-то другом месте».
— Тогда напряжение спало с ее лица и она широко улыбнулась.
— Вы, американцы, всегда шутите. Ведь вы посмеялись надо мной, правда?
— Да, — сказал я.
Она оперлась на дверной косяк. Сделала ли она это специально, чтобы качнуть бедрами?…
— Вы желаете сейчас увидеть монсеньора Вальдемара? — спросила она, как бы возвращаясь к деловой части нашего разговора.
— Да.
— Очень хорошо, — сказала она, указывая на дверь слева от меня, между нашими каютами. — Подождите возле этой двери.
С этими словами она удалилась к себе и закрыла дверь. Я услышал звук закрывающейся задвижки.
Я приступил, как она приказала, заняв пост у соседней двери в ожидании. Через некоторое время дверь внезапно отворилась передо мной. Она распахнулась по крайней мере на фут, но я не мог ничего разглядеть внутри, кроме темноты.
— Войдите, — услышал я ее голос.
— Хм, я ничего не вижу, — сказал я.
— Очень хорошо. Делайте то, что я скажу.
Припоминая, что Элисон в своих инструкциях предписывал доверять ей, я сделал два шага наугад, достаточных, чтобы оказаться за порогом в темноте внутренней части помещения. Дверь немедленно захлопнулась, я услышал щелчок замка и застыл на месте.
— Нельзя ли попросить хотя бы немного света? Я не знаю, куда двигаться.
Тут же я почувствовал, как меня взяли за руку.
— Я поведу вас, — мягко сказала она. Монсеньор Вальдемар в таком состоянии, что свет чрезвычайно беспокоит его.
— Даже маленькая свеча?
— Даже маленькая свеча.
Она повела меня назад и вправо. После нескольких шагов она стиснула мою руку и положила другую свою руку мне на грудь.
— Стойте, — сказала она; потом, когда я остановился: — Все отлично. Оставайтесь там.
Она отпустила меня, отошла на несколько шагов. Вскоре я услышал скрип открывающейся двери где-то перед собой. Затем последовало полное молчание и, выждав несколько минут, я откашлялся. Она никак на это не отреагировала, тогда я наконец спросил:
— Все в порядке?
— Конечно, — сказала она. — Будьте терпеливы. Требуется время, чтобы установить контакт.
Не могу сказать, что она делала, хотя чувствовал шорох движений. Потом я почувствовал специфическое состояние, знакомое мне по вчерашнему вечеру. Я заметил слабую полоску света справа от меня. Конечно, там была дверь, соединяющая эту каюту с ее жилищем, которая неплотно прикрыта. Потом послышалось бормотание. Она говорила очень мягко.
— Давайте не будем тревожить беднягу сейчас, — сказал я. — Пусть он отдохнет. Я зайду попозднее.
— Нет, — ответила она. — Он в порядке. Просто ему требуется время, чтобы… собраться. Вот и все.
Тут раздался ужасный стон.
— И вообще, терпеть не могу, когда инвалида подвергают такому испытанию, — добавил я.
— Ерунда! — ответила она. — Ему от этого не хуже. Защищайте его интересы в жизни.
Опять стон.
Я придвинулся ближе, когда мои глаза начали привыкать к темноте, надеясь заметить что-нибудь более интересное, чем движения ее рук над темной кроватью. Снова я почувствовал дрожь волнения. Но прежде, чем я успел это как-то объяснить, снова раздался стон, за которым последовали отдаленные фразы: — Нет! Нет!… Разрешите мне быть. Пожалуйста! Умоляю вас!
— Вы убеждены… — начал я.
— Конечно, — ответила она. — Он всегда немного не в себе, когда я бужу его. Все дело в настроении.
— Должно быть, тоже было с мной, пока я не выпил чашечку кофе. Может послать за завтраком для него?