«Его Высокопреосвященство принц Фарнезе, который служит пасхальную мессу в Соборе Парижской Богоматери, — единственный, кто может Вам сказать, почему герцог Жан де Кервилье никогда на Вас не женится!»
Кто бросил камень? Ревнивец? Враг? Просто завистник? Какая разница! Кто бы ни был этот человек — наверняка это одна из тех темных личностей, что, оставаясь невидимыми, совершают подлости и сеют раздоры.
А тем временем, пока дочь де Монтегю борется с отчаянием, герцог де Кервилье возвращается к себе и падает с рыданием на колени перед портретом Леоноры:
— Что она сказала? Она должна стать матерью? Я не ослышался? Все пропало! О! Все пропало! О я, несчастный! Почему я не бежал, когда страсть ужалила меня в сердце? Уж лучше бы я умер! И я сказал, чтобы она ждала меня завтра для разговора с ее отцом! Что делать? Что предпринять?.. Бежать! Подло, позорно бежать… Завтра же бежать!..
Во время торжественной мессы в Пасхальное воскресенье 1573 года Леонора входит в собор, порог которого она, дочь гугенота, никогда раньше не переступала. Она пережила мучительные часы, которых ей не забыть. Тысячи ужасающих предположений проносились в ее мозгу. Жан женат на другой? Епископ ей ответит.
В храме она бессильно останавливается, едва сознавая, что делает. Ее мысли путаются, взгляд блуждает и внезапно задерживается на главном алтаре; там, в глубине, в сиянии свечей, облаченный в золото принц Фарнезе, папский легат, провозглашает: «Kyrie eleison»note 1 .
Леонора направляется туда. Медленно, с трудом она проходит часть пути, но, дойдя до хоров, теряет силы. Ее поддерживает только неотступная мысль: дождаться конца богослужения, расспросить епископа, вырвать у него тайну, узнать, правда ли, что Жан обманул ее!
Самое большее десять шагов отделяет ее от принца-епископа. Лицом к дарохранительнице, с достоинством, подобающим его священному сану, он совершает богослужение. Ах! Этот-то должен быть выше людской подлости! Он не солжет! И в это мгновение Леоноре становится жутко. Она содрогается. Приближение правды ужасает ее, она отчаянно цепляется за свою мечту о любви, она хочет сохранить еще на несколько минут свои иллюзии и остатки надежды. Она хочет отступить, выйти отсюда, убежать… Вдруг в полной тишине все молящиеся опускаются на колени. Епископ Фарнезе берет потир и величественно оборачивается к пастве…
Словно страшный удар обрушивается на Леонору. О ужас!.. Этот епископ! Какое у него молодое лицо! Какой огонь в глазах! Какие прекрасные черты! Они ей знакомы!.. Она узнает их!.. О! Это же…
Нет, не может быть! Ей надо убедиться, увидеть его вблизи. Суровая, стремительная, она минует решетку, бросается вперед… наконец-то!..
Она делает последнее усилие. Изнемогая, поднимается по ступеням алтаря. Ее руки ложатся на плечи пораженного легата, и жалобный крик разрывает тишину: «Всемогущие небеса! Жан! Мой возлюбленный! Это ты! Ты!..»
Леонора безжизненно падает на ступени к ногам оцепеневшего епископа, белая, как мрамор.
Раздаются возмущенные голоса: «Кощунство! Святотатство!» Все сбегаются, толпятся вокруг Леоноры. Ее поднимают и выводят из собора, чтобы бросить в темницу, а принц Фарнезе, герцог де Кервилье, епископ-любовник, восклицает в душе: «Будь я проклят!»
Туманным ноябрьским утром вокруг эшафота на Гревской площади колышется, волнуется толпа. У центрального столба сидит молчаливый человек, похожий на грозную кариатиду Микельанджело. Это господин Клод… палач. А зловещее сооружение из брусьев — виселица. Со всех концов Парижа сюда сбежался народ, чтобы поглазеть на смерть Леоноры, осужденной за дьявольский вымысел и безбожную клевету на епископа.
Суд длился полгода.
В тот же день, когда Леонору схватили в Соборе Парижской Богоматери, ее отец, барон де Монтегю, покончил с собой, вонзив себе в сердце кинжал.