Иначе я решу, что все вы — родственники, и буду вынужден считать, что я той же фамилии!
Спутники короля пришли в ярость. Шпаги должны были вот-вот скреститься, когда Генрих подал повелительный знак. Кавалеры остановились, восклицая:
— Мы еще встретимся, если только сей господин не скроет своего имени!
— Милостивые государи, — ледяным тоном сказал незнакомец, не обращая внимания на эту дерзость, — моя шпага и мое имя в вашем распоряжении. Меня зовут шевалье де Пардальян.
Его противники вздрогнули. Имя это, произнесенное с такой обезоруживающей простотой, заставило их вспомнить о давних блестящих подвигах, и они повторили в благоговейном ужасе:
— Шевалье де Пардальян!
Шевалье, казалось, не заметил необычайного впечатления, произведенного его словами. Он отошел в сторону, словно эта бурная сцена перестала его интересовать. Насвистывая сквозь зубы охотничий мотивчик времен Карла IX, он стал рассматривать кавалерийский полк, направляющийся из Парижа к Шайо.
Герцог Ангулемский не двигался. Мрачный, снедаемый угрызениями совести, Генрих III обернулся к нему.
— Молодой человек, — сказал он. — Ко всем моим бедам мне недоставало только встретить вас на скорбном пути изгнания. Молите Бога, чтобы в день, когда я вновь займу свой трон, я смог забыть, как вы надругались над моим несчастьем.
— В этот день вы увидите меня на ступенях вашего трона. И я сорву с вас королевскую мантию. А когда я вас развенчаю, я наконец-то воскликну: «Вот Каин, убивший своего брата!»
Генрих III сжал кулаки и издал глухой стон.
А юный Карл тем временем продолжал:
— Сейчас я не могу вас ненавидеть, вы можете рассчитывать только на мою жалость. Вы не более чем призрак короля, которого преследует призрак жертвы. Что же, сударь! Ведь теперь вас преследуют… До тех пор, пока вы вновь не станете королем Франции, сын Карла IX дарит вам помилование.
Генрих III, бледный от ярости, хотел что-то возразить ему, но тут его спутники тоже увидели кавалеристов и взяли лошадь Генриха за поводья, увлекая его за собой. Вскоре беглецы исчезли, как облако пыли, уносимое ветром.
Карл Ангулемский в задумчивости смотрел на Париж. Что происходило в его душе? Почему этот юноша не следил ненавидящим взглядом за королем, которому он только что бросил в лицо такие обвинения? Почему его взгляд, обращенный к большому городу, был полон не гнева, а нежности? Одно имя трепетало на его губах. Это имя было — Виолетта.
Постепенно последние следы ярости исчезли с лица Карла и сменились слабой улыбкой. Так тихие сумерки сменяют яркое солнце дня. Он восхищенно прошептал:
— Париж! Да, я пришел сюда мстить, но здесь я также надеюсь и обрести свою любовь. Безумец! Признайся наконец самому себе, что если бы Виолетта была до сих пор в Орлеане, ты бы не примчался сюда. Париж! Я непременно отыщу тебя, малышка, пленившая мое сердце. Виолетта! Нежная фиалка любви.
В это мгновение шевалье де Пардальян приблизился к юноше и положил руку ему на плечо. Другой рукой он указал на Париж и, пристально глядя сыну Карла IX в глаза, произнес:
— Сударь! Трон ожидает вас.
Карл Ангулемский вздрогнул, как человек, чьи самые сладкие мечтания неожиданно прервали, и пробормотал:
— Трон?! Как? Вы стремитесь завладеть троном Франции?
— Не для себя, сударь, — сказал шевалье спокойно. — У меня есть другие дела… Я уже целую вечность ищу случая сказать два слова некоему Мореверу… Кроме того, я люблю комфорт, а этот трон так шаток… Кто знает, вдруг он рухнет, если я вздумаю сесть на него?
Возможно, герцог Ангулемский, как и спутники Генриха III, знал грозное прошлое этого человека: самые невероятные планы казались выполнимыми, если зарождались они в его мозгу.
— Но вы, — продолжил шевалье, — вы другое дело. Ведь он ваш по праву.