Не покидая своего наблюдательного поста, кардинал обернулся и сказал:
— Они явились!
Таинственная женщина, назвавшая себя принцессой Фаустой, поднялась и подошла к окну походкой богини, покинувшей свой храм.
— Виолетта! Виолетта! — звал тем временем Бельгодер, который увидел, наконец, приближающегося Гиза.
Девочка, подобная лучу восходящего солнца, появилась на передке повозки. Ее длинные густые белокурые волосы спадали на плечи; она казалась робкой и испуганной.
Принцесса Фауста метнула на герцога взгляд, полный грозного огня. Затем ее взор, словно с одного полюса на другой, переместился на чистое и неизъяснимо прекрасное видение — на Виолетту. Она усмехнулась — это была усмешка человека, твердо знающего свою цель.
— Генрих, — глухо прошептала она. — Генрих де Гиз, ты — мой! Ты будешь королем, потому что я хочу быть королевой! Тиара и корона! Моя голова и моя воля выдержат эту двойную ношу! Став владычицей Франции и Италии, я переверну мир! Генрих, погибнет все, что мешает тебе любить меня, меня одну! Погибнет Екатерина Клевская, твоя жена! Погибнет и маленькая Виолетта, которую ты обожаешь.
И резким голосом, в котором вдруг зазвенел металл, она произнесла:
— Кардинал, настало время действовать. Вот человек, на которого возлагаются такие надежды. Вы полагаете, он думает о троне, к которому наконец-то приблизился благодаря нашей помощи? Об обязательствах, принятых во имя достижения высшей цели? Нет, кардинал; вот уже три месяца, с тех пор, как он увидел в Орлеане нищую дочку цыгана, он думает только о ней. Гиз вздыхает, Гиз колеблется; он нас избегает, и он для нас потерян, если я не вырву из его сердца эту страсть! Посмотрите на него. В тот самый час, когда наши курьеры разлетелись по всем дорогам, чтобы объявить о падении династии Валуа, в час, когда мир ждет от него действий… Видите? Он трепещет. Он стоит перед цыганской повозкой, готовый броситься к ногам какой-то жалкой нищей бродяжки, какой-то Виолетты!
Кардинал перевел взгляд на прелестное дитя и почувствовал озноб.
— Невинная бедняжка! — прошептал он.
— Жалость преступна часто, слабость — всегда, — ледяным тоном произнесла принцесса Фауста. — Я держу в своих руках сверкающий меч архангелов и наношу удары!.. Пойдите, кардинал, и сделайте так, чтобы цыган Бельгодер привел сегодня эту крошку ко мне во дворец на Ситэ…
Несомненно, кардинал знал, какой зловещий смысл таился в этом приказе. Он опустил голову, сложил умоляюще руки и пробормотал:
— Наносите свои удары, раз уж смерть этого обездоленного создания неизбежна! Но избавьте меня от ужасной обязанности помогать вам. Увы! Вы же знаете, как я отношусь к девушкам такого возраста…
— Кардинал, — продолжала Фауста равнодушно, — не забудьте предупредить господина Клода.
— Палача?! — выдохнул кардинал. — Вы — само всемогущество и верховная власть! Будьте же великодушны! Не подвергайте меня страшной пытке вновь увидеть человека, который вырвал мою душу, украл у меня и обрек на смерть мою…
— Молчите, кардинал Фарнезе!
На этот раз в ее голосе звучала такая угроза, а глаза метали такие яростные молнии, что мужчина пошатнулся, задыхаясь; в глазах у него потемнело. Он покорился. Фауста же тихо добавила:
— Это произойдет нынче вечером, в десять часов. Идите, кардинал, действуйте. И заодно вручите вот это письмо герцогу де Гизу.
Дворянин взял запечатанное письмо и с поникшим видом вышел и спустился по лестнице, бормоча себе под нос:
— Проклятие тяготеет надо мной… Иди, презренный! Одним преступлением больше в этой мрачной череде! Ну что ж, значит так тому и быть!..
Оказавшись на Гревской площади, он прямиком направился к Бельгодеру. Лицо его снова стало суровым.
На передке повозки сидела испуганная Виолетта.