— Где твой напарник? — спросил я его. Он озадаченно обернулся и воскликнул:
— Эфенди, он ехал за мной!
Его обеспокоенность не была ложной. Он действительно считал, что второй хавас скакал позади него.
— Но тогда где же он?
— Исчез, растворился, смылся, испортился! — прокричал он в обычной своей манере.
— Но ты же должен следить за всем, что происходит за спиной.
— Как я могу делать это? Ты разве заметил? Я вернусь, чтобы задержать его!
Он уже собрался осуществить свое намерение. Еще немного времени — и он исчез бы навсегда из поля нашего зрения.
— Стой! — крикнул я. — Ты останешься. У нас нет времени искать этого кретина или ждать, пока ты его изловишь.
— Но он должен ехать вместе с нами!
— Это ты обсудишь с ним позже в Эдирне. А сейчас следуй за нами. Хаджи Халеф Омар, в мое отсутствие не своди глаз с этого онбаши 11 — чтобы он старательно выполнял свои обязанности!
Затем я пустил коня галопом и вскоре потерял всех из виду.
Болгарские деревни часто лежат вдали от дороги и незаметны глазу проезжающего.
Каждое из селений, следовавших буквально одно за другим, насчитывало несколько дворов, разделенных покрытыми травой лужайками. Шесть — десять хижин образовывали двор. Эти домишки были вкопаны прямо в землю и увенчаны крышей из соломы, ветвей или же из ивовых прутьев, и тогда они выглядели как большие плетеные корзины. У каждого обитателя деревни было такое убежище. Были также хижины для коров, свиней, овец и кур. И для лошадей тоже. Животные по желанию покидали свои стойла и совершенно свободно бродили по деревне.
Шоссе, как в Западной Европе, здесь не было и в помине. Даже слово «улица» не совсем подходит для того, чтобы как-то обозначить местные средства сообщения. Если вы хотите добраться из своей деревни в соседнюю, вы будете тщетно искать нечто, именуемое тропой или проселком. Тот, кто захочет совершить такое смелое путешествие, должен уметь ориентироваться в пространстве подобно перелетной птице; причем ему придется куда хуже, чем птице, летящей по воздуху, — ведь на земле его постоянно подстерегают куда большие препятствия.
Я пошел на явный риск, когда свернул с дороги, ведущей на Адачалы. Я знал лишь, что Мастанлы лежит на юго-западе, и смело ринулся через глубокие ручьи, неуютные долины и лесистые участки.
Скача между полей и плантаций роз по выжженным солнцем равнинам, я миновал немало деревень пока не настала пора расспросить местных жителей.
За одним из плетней я заметил старика, собиравшего лепестки с розовых цветков. Я подъехал поближе и поздоровался. От неожиданности он испугался, и я поспешил успокоить его. Это подействовало, он подошел.
— Чего ты хочешь? — спросил он, все еще с недоверием оглядывая меня.
— Я нищий, — отвечал я. — Не подаришь ли ты мне одну из небесных роз, ведь твой сад полон этих прекрасных созданий?
Тогда он приветливо улыбнулся мне и произнес:
— Разве нищие ездят на таких лошадях? Я ни разу; тебя не видал. Ты чужак?
— Да.
— И любишь розы?
— Очень люблю.
— Злой человек не может быть другом цветам. Я дам тебе самую прекрасную из моих красавиц — полураспустившуюся. Ее аромат так тонок, будто исходит прямо от трона Аллаха.
Он долго выбирал и потом подал мне два цветка через забор.
— Вот, чужеземец. Настоящий запах исходит только от этих цветков.
— Какой же это запах?
— Аромат табака джебели.
— А ты знаешь его?
— Нет, но слышал о нем. Аллах не разрешает нам познать его. Мы курим здесь только обычный табак.
— Как это Аллах не разрешает?
— Дело в том, что мы очень бедны, — он склонил голову, — ведь я простой сторож и вынужден резать на табак кукурузные листья.