— Они уже уехали, что ты шумишь? На, попей, попей, успокойся!
Вода вытекает из открытого рта. Лицо мокрое — не понять, то ли от слез, то ли от разлитой воды. Главное сейчас — не останавливаться. Потому что, если остановиться и заглушить движок, то наверняка не получится снова завестись. Придется искать другую машину. А другую совсем не хочется, потому что эта хорошая. Она тяжелая и высокая. И потом, он тут один ехал. Это проще, когда один. А если бы была полна коробочка родни и детей? Вот, то-то…
Снижаешь скорость, чтобы не перевернуться и не въехать ни в кого внезапно, крутишь головой. Этот, покойничек, он же не просто так один ехал? Он же готовился наверное? Потому поздно и выехал. Основные потоки были еще с вечера. И всю ночь ехали. Это мы все ждали чего-то. Хотя, ясно, чего ждали. Не пешком же тащиться! Автобусов нет, метро не ходит. Думали, наверное, что родители подъедут. Ага, как же. Сейчас они прорвутся сквозь колонны беженцев к любимой доченьке. На танке разве…
Твоих стариков давно нет, и это даже хорошо. Иначе был бы страх за них. А так совсем не страшно.
Вот оно где…
Под задним сиденьем на черном резиновом коврике лежит, поблескивая матово, оружие. Не достать, если за руль держаться. А не держаться нельзя, сползешь к обочине, кувыркнешься в кювет. Ага, где это мы уже? Варшавка? Дальше прямо и прямо.
— Повернись и достань мне оружие.
Не понимает, трясется. Чего она боится? Я же обещал вытащить — вытащу. Или я не муж ей? Что она дергается?
— Повернись, слышишь? Повернись и достань мне с пола… там лежит. Двумя руками тащи! Ну?
Ого. Прямо автомат. Только магазин какой-то короткий и толстый. Это наверное, как ее там называли ребята, "Сайга". Охотничье, которое как раз на базе "калаша". Хорошо, тут точно знаешь, что нажимать и куда. Снижаешь скорость еще больше, почти шагом идешь, отцепляешься от руля и тянешь правой рукой затвор. В глубине блестит патрон. Значит, все в порядке — готово к стрельбе. Поднимаешь голову на очередной крик жены: прямо перед стеклом, раскинув руки крестом возникает и тут же валится под колеса какая-то фигура. А машина, упершись, фыркает, как лошадь, и останавливается. Но это не страшно на самом деле.
Выпрыгиваешь с ружьем наизготовку. Но никто не кидается на тебя. Люди на тротуарах есть, но они замерли, смотря назад, где над центром поднимается облако пыли и дыма, свиваясь в черный гриб. Вспышки не было, вроде? Выдергиваешь жену и тащишь ее за собой, вперед. Сзади нарастает шум. Это кто-то из таких же умных решил выскочить, когда толпы рассосутся.
Становишься прямо посередине шоссе, вскидываешь сайгу к плечу и — раз! Ствол подскочил, приклад больно толкнулся в плечо. Жена сидит на корточках у твоей ноги, зажав руками уши. Как только ствол опускается до уровня кабины — снова стреляешь. Стекло вдавливается внутрь, водитель падает головой на руль, а машина начинает крутиться на месте, все расширяя свои круги.
Не страшно! Тут главное в ритм войти!
Прыгаешь вперед, цепляешься в руль, выворачиваешь, вытаскиваешь, выталкиваешь, сваливаешь под колесо… Черт, ногу ободрал об асфальт, кровь на колене. Но это же не страшно. Даже заражение не страшно, потому что сзади черное облако, а впереди выезд из города. Вряд ли там поставили войска. Нет никому смысла удерживать народ внутри кольцевой. Пусть идут и едут.
Теперь у тебя есть новая машина. Правда, нет лобового стекла. Но нет и большой скорости, чтобы задувало. Справа дрожит и снова плаче жена. Ее вырвало два раза, пока затащил и пристегнул ремнем. Женщины — они, блин, такие нежные. А тут мозги, кровища… Как там в старом анекдоте про маньяка, который на вопрос, что зимой и летом одним цветом мечтательно сказал — "Кровишша!"… Смеешься, вспомнив. Жена замолкает в испуге. Нет, ты не сошел с ума. Еще не сошел с ума. Ты даже не боишься. Потому что все это не страшно. Это как в компьютерной игре. Только воняет. В игре нет запахов.
Уже видна кольцевая, поднимающаяся впереди высоким крутым бруствером. На ней стоят колонны машин. Просто стоят, никуда не движутся. Уходить надо, а не по кольцу мотаться!
Машет полосатой палкой внезапный гаишник, выскочивший откуда-то. Совсем с ума сошел. Ну, подумаешь, нет у меня прав — штрафовать будет, что ли? Стекла вот тоже нет. И кровь в машине… Вжимаешь педаль в пол, и гаишник отскакивает в сторону, беззвучно что-то крича.
Разлетается заднее стекло. Теперь дует еще сильнее. Машину ведет влево, приходится все время править, сняв руку с ружья.
Надо было раньше бояться, раньше. Когда газовые войны объявляли. Когда прекращали подачу электроэнергии. Когда валюта… Когда дороги перекрывали и транзит запрещали — тогда надо было бояться. Им, которые решали и командовали. А нам-то что. нам не страшно вовсе.
Ну, вот, кажется, выбираемся. Кажется, совсем воля. Еще вот только мимо блокпоста проехать на скорости, успеть выскочить…
Некогда тут бояться…
БТР начинает стрелять без предупреждения. Первая очередь проходит выше. Вторая накрывает легковушку, сметает ее с дороги, выкидывает в кювет.
— Не страшно…,- шепчут синеющие губы.
Спецоперация
— На севере Москвы в тоннеле метро найдены десятки трупов. Ведется следствие…
Палец с обкусанным ногтем с щелчком придавил кнопку старого черного радиоприемника.
— Ну? А кто тут говорил, что раз на севере, так искать не будут?
Боно был очень зол. Ведь все же было нормально! Его банда держала свой район. Продуктов и воды хватало. Чужие давно не совались после знаменитого кровавого побоища, в ходе которого как раз Боно и заменил прежнего атамана — Быка. Бык был огромен и неудержим в яростном боевом порыве. Но с ним было хорошо только в бою, с ножами, с арматуриной в руках. Наладить регулярную мирную жизнь он не мог. А тут как раз бойня на Красных Холмах… Хорошее место выбрали тогда, говорящее. Вот Быку кто-то и сунул заточку в бок. Прямо в печень. Он от шока там и помер, на площади, не дотащили его до базы.
Заточка — оружие бедноты. "Быдла подземного", как их называл Бык. Нормальные пацаны всегда могли найти средства на хороший нож. Ну, или сам нож, даже если он в чьей-то руке. А ручки-то чужие можно и пообрывать…
— Так все же: какая сявка пискнула тогда, что на север поисковики не ходят?
Все молчали. Слышен был только тупой стук, когда нож Боно впивался в стол. Достал — кинул, достал — кинул. Как в ножички играет. Только все смотрят, как приклеились взглядом. Боятся его. Боятся — это хорошо.
Когда Быка подрезали, многие, наверное, думали встать во главе банды. Только Боно был умнее и злее. И еще он начал раньше, чем кто-то успел даже подумать. Еще только переглядывались все, стоя над трупом бывшего атамана. Лихой атаман был, лихой. Вот, район для банды отбил… Пока все думали об этом, Боно, ни слова плохого не говоря, ткнул сзади под ребро, через почку, вверх, до самой рукоятки вогнав нож, Серого, а пока он захлебывался кровью, полоснул отходя по горлу Макара. И стало на земле три трупа, а не один.
Вернее, не на земле — это только так говорится, что "земля". Все вокруг покрывала толстым слоем смесь разнообразного мусора, щебенки, кирпичей, разбитого асфальта, разрозненных страниц из книг, которые были вытряхнуты из почти всех квартир. Вот на этом серо-буром слое лежали трое. А стоял перед бандой один Боно, играя ножом, и смеялся еще: кто следующий?
Нет, ну какой же идиот сказал, что на севере поисковики полицейские не бывают? Вот ведь, нашли… Теперь, значит, следствие объявили. А следствие все под уголовкой ходит. Те давно перекупили всех следаков. И что теперь будет? А будет так, что Боно скоро позовут на разборки. И поставят на правеж. Потому что уголовные не любили, когда не по понятиям, когда беспредел. Беспредел — это уже политика, считали они. А политика — это не по понятиям. И беспредельщиков в старой Москве искореняли пристрастно и страшно. Их аккуратно развешивали на сохранившейся высокой решетке Парка Горького. В назидание иным.
— Боно, а может, нам уйти?
Варяг только кажется таким крутым. Волосы белые, сам весь в черном. И ботинки у него правильные. Только все равно он дурак.
— Дурак ты, Варяг, — отвечает Боно. — Дурак — и не лечишься. Куда ты из Москвы пойдешь? Кто тебя кормить там будет?
Это точно, все кивали, поддакивали атаману. За кольцевой жизни нет. Там бандой не прожить. Нет там таких районов. Там только по одному. А что за жизнь в одиночку? Никто не прикроет спину, никто не встанет плечом к плечу… В одиночку — это если к фермеру в работники наниматься. А там ведь работать придется. Вот за все то, что сейчас почти само есть — там работать надо. Нет, за кольцевой — это не жизнь.
А Варяг на "дурака" даже не обиделся. То есть, не показал никак, что обиделся. Он просто метнул кирпич в голову Боно и закричал:
— Бей беспредельщика!
От кирпича Боно почти увернулся, получил только углом чуть выше правой брови. Сразу хлынула кровь, заливая глаза. Но встать, отскочить не вышло. Кто-то сзади приложил железным прутом по шее. Потом его пинали, толкаясь и мешая друг другу. Это было больно. Последнее, что Боно видел, был белый чуб Варяга, склонившегося над ним.