– Как это все интересно! – вздыхает третьекурсница МАИ Лена Кузнецова, жалея о том, что в институте нашем не преподают историю.
– Живешь, живешь – и все больше убеждаешься, что ничего не знаешь! – поддакивают ей студенты.
– А мы тайгу увидим?
– А тигров?
– А Тихий океан?
...Вопросы сыплются один за другим.
– Увидим, все увидим, – отвечаю я, хотя втайне надеюсь, что тигров в тайге мы все-таки не встретим.
У Всеволода Петровича Сысоева много профессий: писатель, охотник, ученый-краевед... Но есть у него и еще один талант – влюблять в Дальний Восток собеседника. Он всегда делится с другими своей любовью к этому краю. Причем у самого этой любви не убавляется, как не убавляется тепла у солнца, несмотря на то что оно постоянно отдает его планетам.
Пять лет назад Сысоев, мой отец и я были на притоке Уссури Хоре: ночевали в удэгейском селении Гвасюги, у лесозаготовителей. Спускались по Мухену на лодке. В молодости отец много путешествовал в этих местах, и до сих пор этот далекий край для него – самый близкий. Ему всегда хотелось привить детям любовь к местам своей и маминой молодости. Похоже, кое-что ему в этом смысле удалось. И теперь уже мне хочется такую же «прививку» сделать моим артистам-студентам. Пять лет назад отец рассудил правильно: никто, кроме Сысоева, не заинтересует его сына всем, что касается «далекого края». Теперь так же рассуждал и я: недаром до сих пор помнил путешествие по Хору и рассказы Всеволода Петровича об Уссурийской тайге, которую он называл северными джунглями.
Желая устроить небольшой сюрприз своим студентам, я позвонил Сысоеву и попросил разрешения встретиться. Он сам пришел к нам в гостиницу, поразив всех могучей фигурой и похожей на староверскую бородой.
Мне было неудобно за те вопросы, которые задавали Всеволоду Петровичу мои «неучи». Едят ли тигры людей? Знаком ли он с Дерсу Узала? Правда ли, что нельзя купаться в Тихом океане, потому что вода в нем кишит смертельно ядовитыми медузами? Парней больше интересовала охота и история, девушек – Невельская, география и что есть в магазинах. Сначала Всеволод Петрович стойко отвечал на все, как бы заранее прощая нам нашу «столичную провинциальность». Потом рассказал, как в нашем возрасте (тоже будучи москвичом) впервые, в составе изыскательской экспедиции проходя вдоль будущей трассы БАМа, попал в этот край и так полюбил его раздолье, что навсегда остался здесь. Через два часа беседы с Сысоевым у всех появилось такое чувство, что мы уже всё знали о крае теоретически, осталось лишь, как говорят в МАИ, провести практическое занятие – увидеть все собственными глазами.
* * *Клуб в пионерском лагере. Здесь собрались перед началом учебного года ученики средних школ Хабаровского края. Лагерь – на берегу Казакевичевой протоки. Стоит лишь отойти от воды, как на тебя бросаются редкой величины комары. Зрители хоть и ученики, а люди привычные, опытные. Они пришли к нам на концерт с вениками, как в баню. И теперь в зрительном зале стоит сплошной шорох от их всеобщего обмахивания. Но особенно страшно выходить на сцену. Комары как будто понимают, что ты не можешь, читая стихи, шлепать себя по лицу, и пользуются этим.
Отработав свой номер, я выбегаю за кулисы и начинаю с ожесточением бить ладонями по комарам, облепившим мое лицо. Рядом ждет своего выхода на сцену Таня Буланова. Она обмахивается тряпкой, которую нашли тут же на полу.
– Это кошмар! – говорит она мне, имея в виду комаров. Последний раз шлепает себя тряпкой, бросает ее и, профессионально улыбаясь, выходит к микрофону на растерзание летающим кровососам.
Наверно, любой человек, попадая сюда, всегда спрашивает, а далеко ли Даманский. И так, наверное, будет всегда. Потому что не забудет русский человек того дня, когда в мирное время вдруг напали на наших пограничников ночью, забыв былую дружбу и бескорыстную помощь, маоисты. Даже высшее советское руководство в тот момент растерялось. Пока там наверху заседали и думали, какой приказ отдать, как достойно ответить, один офицер пограничных войск, не дожидаясь никаких распоряжений сверху, взял всю ответственность на себя и приказал немедленно ответить за погибших товарищей всей мощью Советской Армии. Нападавших, а их было несколько тысяч, накрыли ответным огнем вглубь на километры! Чтобы впредь неповадно было! И действительно, подобные провокации с тех пор прекратились. Офицера сначала представили к награде, а потом за своевольные действия разжаловали и уволили из армии. Всегда в России, несмотря на заторможенность высших чинов, в нужное время появлялись свои Минины и Пожарские!
* * *На следующий день мы улетели во Владивосток. Владивосток – для москвича почти загадочный город. Во-первых, расстояние Москва—Владивосток – символ необъятности нашей Родины. Во-вторых, не каждому выпадает счастье приехать во Владивосток в командировку. И уж тем более не каждый захочет приехать сюда за свой счет. Наконец, все, кто побывал во Владивостоке, потом называют его в числе наиболее полюбившихся ему городов...
– О, бухта Золотой Рог!
– Ах, если бы вы видели закаты над Амурским заливом!
– Будете во Владивостоке, непременно сядьте на прогулочный теплоход как-нибудь вечером, когда стемнеет, и посмотрите на город со стороны моря, не пожалеете!..
Сначала мы испытали от знакомства с Владивостоком разочарование. Прежде всего, когда мы сошли с самолета, на нас обрушилась такая духота, что мы сразу стали хватать воздух ртами, как рыбы, вытащенные из воды. Настоящие тропики, отбивающие всякие ощущения, кроме желания скорее лечь спать, причем желательно где-нибудь на сквозняке.
Забитая грузовиками дорога из аэропорта казалась провинциально узкой, буйная уссурийская растительность вдоль нее – столично-пыльной, мелькающий голубым треугольником между вершинами сопок Амурский залив – слишком бледным, выцветшим от жары, а улицы уже в самом Владивостоке – обычными, непривлекательными, каких много в любом другом городе...
Но вот наступил вечер. Мы выспались в гостинице Дома молодежи, где оказался постоянным – видимо, запланированным прямо архитекторами – тот самый долгожданный сквозняк, о котором мечталось утром. Соленая прохлада с моря напоила воздух, спала духота, и мы, ободренные свежестью, решили познакомиться с городом, который владеет Востоком.
Троллейбус долго вез нас с окраины. Он то нырял в седловины сопок, ощетинившихся новостройками, то забирался на гребень какой-нибудь из них, откуда открывался вид сразу на два залива: оранжевый от заката Амурский и синий, закрытый от низкого солнца городом, Уссурийский. Наконец в последний раз нырнул вниз, выплеснул нас вместе со всей толпой в центре города, и мы оказались на набережной!
Вот оно, сердце Владивостока, которое не перестает биться ни днем ни ночью – бухта Золотой Рог. Благодаря ей в прошлом веке и был заложен здесь новый город, которому предназначалось торговать со всем миром и оберегать Россию с Востока.
Ничто так не будит фантазию, как корабли! Недаром в портовых городах родители часто ходят со своими детьми гулять на набережные. Потом дети подрастают и уже сами бегают к пирсам. Посмотреть и помечтать о том, что вырастут и тоже увидят далекие страны, как и эти корабли...
Сколько здесь кораблей! И на рейде, и у причала борт о борт... Океанские пассажирские лайнеры, рыболовецкие суда, танкеры, грузовозы... Подъемные краны, медлительные от собственного величия, раскачивая шеями, заглядывают в трюмы, клюют ковшами руду, уголь.
Сам же город, Колизеем окруживший бухту, смотрит на корабли окнами сохранившихся с прошлого века домов богатых русских купцов, домов с барельефами, атлантами и кариатидами. Повыше – современные «небоскребы». Карабкаются по ним вверх световые рекламы. Вчитываешься в улицы Владивостока, бегущие вдоль сопок, и воображение невольно рисует картины того, каким он был в прошлом – с его морскими базарами, где можно было купить всякую всячину вплоть до глубоководных чудищ, с его военно-дипломатическими баталиями...
Рядом с нами на набережной стоит седой старик с внуком.
– Дедушка, а это откуда? – спрашивает малыш, глядя на входящее в бухту большое судно.
– Издалека! – важно отвечает дедушка.
Точно в подтверждение его слов, входящий в бухту контейнеровоз устало гудит. Ему весело и легко отвечает встречный, отдохнувший дома и только еще отправляющийся в далекое плавание. Куда он? На Огненную Землю? В Сингапур? Гонконг? Так хочется всюду побывать! Но мы студенты-инженеры секретнейшего из вузов, и вряд ли нам это удастся. Лично я давал подписку о невыезде. Так что остается лишь мечтать. Хотя так хочется, чтобы когда-нибудь мечты сменились планами.
* * *За что нравятся люди? За мечты и за умение их осуществлять. Есть люди, которых за глаза называют вожаками, кем бы они ни были – обкомовцами, райкомовцами или разнорабочими. Комсорг Володя живет в общежитии, как и положено вожакам – в отдельной комнате. В углу железная кровать. На стене карта Советского Союза с отмеченными комсомольскими ударными стройками. На столе кружка с подогревателем. Липучка для мух свисает с лампы. На форточке марля от комаров.