Марго сказала, что миссис Джером тоже будет присутствовать на вечеринке, причем придет не
одна, а с сыном по имени Лео, которого я никогда прежде не видел. По словам Марго, Лео не был связан ни с бизнесом Боттвайля, ни с каким бы то
ни было другим бизнесом, а посвящал львиную долю своего времени и усердия двум занятиям: старался выманить у матери побольше долларов на
развлечения и не давал Боттвайлю вытягивать из миссис Джером слишком много денег.
Словом, клубок живых двуногих, которые брыкались, кусались, царапались и плели сети интриг, сулил больше потехи, чем созерцание вымерших
динозавров, так что, взвесив все «за» и «против», я сел в такси и покатил к Восточным Шестидесятым улицам.
На первом этаже четырехэтажного здания, где раньше располагались огромные жилые апартаменты, теперь размещался салон красоты. Второй этаж
занимала контора фирмы по торговле недвижимостью. На третьем этаже Боттвайль устроил свою мастерскую, а на четвертом – студию.
Войдя в вестибюль, я вызвал лифт, поднялся на последний этаж, открыл дверь лифта и очутился в мире созданного с помощью золоченой фольги пышного
великолепия – великолепия, которое мне впервые посчастливилось лицезреть несколько месяцев назад, когда Боттвайль нанял Вулфа, чтобы разыскать
похитителя нескольких редчайших гобеленов. Зрелище ошеломляло: мебель, филенки, рамки – все лучилось золотом, с которым прекрасно гармонировали
ковры, драпировки и картины в стиле модерн. Замечательное было бы логово для слепого миллионера.
– Арчи! – послышался голос. – Иди к нам и помоги дегустировать!
Марго Дики уже меня высмотрела. В дальнем углу располагался раззолоченный бар со стойкой длиной футов в восемь, за которой на золоченом же
высоком табурете примостилась Марго. Рядом с ней на таких же табуретах сидели Черри Квон и Альфред Кирнан, а за стойкой разряженный Санта Клаус
разливал по бокалам шампанское. Несмотря на ультрасовременное занятие, одет он был по старинке – традиционный пышный и яркий костюм, борода,
маска и прочее; разве что рука, державшая бутылку шампанского, была затянута в белую перчатку. Утопая по щиколотки в ковре, я предположил, что
белые перчатки – атрибут боттвайльской элегантности; лишь позже я осознал, насколько заблуждался.
Мне прокричали рождественские поздравления, а Санта Клаус наполнил еще один бокал пенящимся напитком. Странно, но бокал не был обклеен золоченой
фольгой. Не хватило, должно быть. Я был рад, что пришел. Когда потягиваешь шампанское, сидя между блондинкой и брюнеткой, поневоле начинаешь сам
себе завидовать и проникаешься чувством уважения к собственной персоне; блондинка и брюнетка были прекрасными образчиками женской породы –
высокая, стройная Марго с округлыми формами, спокойная и расслабленная, и крохотная, с раскосыми черными глазами Черри Квон, которая стоя едва
доставала мне до ключицы, – застывшая на табурете в напряженной позе с прямой как палка спиной. Мне подумалось, что Черри заслуживает внимания
не только как статуэтка, хотя она и стала бы украшением любого интерьера, но и как возможный источник, проливающий новый свет на человеческие
отношения. Марго рассказала мне, что отец Черри – наполовину китаец и наполовину индус (не путайте с американскими индейцами), а мать –
голландка.
Я высказал предположение, что пришел слишком рано, но Альфред Кирнан заверил, что нет, мол, остальные уже здесь и вот вот подойдут. Он добавил,
что мое появление стало для него приятным сюрпризом, поскольку у них здесь просто маленькое семенное торжество и он не знал, что пригласили еще
кого то.