Носил классические костюмы, а зимой — давно вышедшую из моды шапку-ушанку и ботинки на толстой добротной подошве. Смотрел старые добрые фильмы о любви и верности. И главное, сам был верным. Это для Хабарова являлось догмой: если женился, будь верен раз и навсегда. И не расстраивался никогда от того, что проходящая мимо красивая женщина не принадлежит ему и никогда принадлежать не будет. Он воспринимал прекрасных незнакомок, как произведение искусства. Красиво — да, смотреть хочется, восторгаться, словно шедевром, выставленным в музее на обозрение. Но нельзя же все это поместить в свой дом и в свое сердце!
Ему нравилось быть со своей Маринкой и ни с кем больше. Он любил только ее. Любил трогать ее, гладить, целовать, рассматривать. Знал каждую родинку на ее теле. И никакое другое тело он так любить и ласкать не хотел. Ни к чему все это, считал Хабаров. Как оказалось, ошибочно считал. Маринка вон думает по-другому. Дескать, несовременно это. Дескать, мир сейчас стал совсем другим. А разве так это?..
— Марин, — вдруг осмелился Влад нарушить хрупкую предутреннюю тишину в их спальне. — Ты не спишь?
Она промолчала, по-прежнему лежала с напряженной спиной и дышать старалась ровно, будто сонная.
— Не спишь, я знаю. — вздохнул он и чуть пододвинулся к ней. Голова тут же закружилась от знакомого родного запаха, а сердце защемило от горечи. — Поговорить хотел, Марин…
— Мы только и делаем, что говорим, — произнесла она глухим бесцветным голосом. — Что могут решить эти твои разговоры?
— Я без разговоров уже решил, Марин. Хотел тебе вот сказать, чтобы не стало неожиданностью.
Врал безбожно! Ничего он не решил, и решать пока не собирался. По-прежнему любил ее и мучился от сознания собственной слабости. Но раз она начала так…
— И что же ты решил? — она вдруг резко повернулась к нему. — И что же ты решил, интересно мне знать?!
Марина посмотрела на него заспанными припухшими глазами зло и непримиримо. В голые плечи впились тонкие лямки ее ночной сорочки. Влад с трудом сладил с желанием поправить их, чтобы не давили они нежную кожу и не натягивали так ткань на ее груди. Ничего, справился. Но руку ее, не удержавшись, поймал и прижал к своим губам.
— Ах, оставь, пожалуйста! — руку Марина привычно отняла и тут же отгородилась от мужа толстым слоем одеяла. — Что ты решил, можно мне узнать?!
С ответом Влад собирался минут пять, не меньше. Рассматривал жену долго. То, что удавалось рассмотреть поверх ее прикрытия. Плечи. Волосы, торчащие ежиком во все стороны. Руки с идеальным маникюром. Рассматривал и с болезненной нервной дрожью представлял, как все это гладит другой мужчина. И так ему сделалось тошно и от враждебности ее и от видений этих, которые, скорее всего, и не видения вовсе, а самая что ни на есть настоящая правда, что Влад возьми и скажи:
— Давай разводиться, Маринка. Я так больше не могу!
— О, боже мой, начинается! — застонала она. Уставилась, не моргая в потолок, и все комкала и комкала на груди одеяло. Потом вдруг подскочила и гневно зашипела.
— С чего это ты вдруг собрался со мной разводиться, Хабаров?! Ты что с ума сошел!!! А о Вениамине ты подумал?! Ишь, чего удумал, разводиться он собрался! Погоди… У тебя что, кто-то есть?! Хабаров!..
Господи, она и в самом деле была чудовищем. Таким же чудовищем, как и ее мать. Напрасно он столько лет идеализировал ее. Да и в их отношениях не было ничего хорошего, особенно последние четыре года. Не было и, наверное, уже не будет.
Он-то по наивности своей все еще пытался что-то сохранить, связать, заштопать. Но все давно сгнило. Притворяться и не замечать стало теперь бессмысленно.
Что его так поразило? То, как она обрадовалась тому, что у него кто-то есть! Она просто возликовала, допустив мысль о его измене.