marlu
Когда не ждешь
Пролог
Легкая лодка скользила по абсолютно спокойным водам Срединного моря, быстро удаляясь от ярко освещенного множеством факелов берега. Заунывное пение жрецов становилось все тише, растворяясь в безбрежности водного пространства. Двенадцать фигур, одетых в белоснежные одежды, споро работали веслами, поглядывая на небо – скоро должно было начаться слияние двух лун, предсказанное еще пять тысяч лет назад, и нужно было успеть попасть в нужное место.
- Он-не-е, - заголосил один из жрецов, - он-не-е, - подхватили другие.
Одна из фигур на носу лодки, закутанная в тяжелый плащ, вздрогнула и заозиралась…
Энтан смотрел вокруг, стараясь запомнить красоту летней ночи, вдыхая свежий морской воздух, и никак не мог им надышаться, несмотря на легкий рыбный запашок. Паники не было, только грусть оттого, что это в последний раз. Он скосил глаза на стоявшего рядом парня, такого же «везунчика», как и сам Энтан, но тот был безмятежен и рассеянно скользил глазами по морской глади.
Минуты текли, вокруг становилось темнее – слияние входило в свою завершающую фазу. Монотонное пение сменилось речитативом, жрецы проговаривали слова древнего обращения к богам. На последнем слове на небосводе осталось только одно ночное светило. Наступившая тишина почти болью резанула по ушам, но это длилось одну секунду: взмах руки Старшего Жреца - и оба богато одетых парня полетели в воду.
Разум Энтана понимал, что спасенья не будет, а тело боролось за свое существование до последнего, задерживая дыхание, извиваясь и беспорядочно перебирая руками; но груз на ногах был слишком тяжел, да и привязанный спутник, аморфной массой болтавшийся рядом, не давал свободы для маневра. Свет факела в руках жреца становился сквозь толщу воды все тусклее, легкие горели от недостатка кислорода, и настал тот момент, когда сдерживать вдох стало уже невозможно…
- Богам была угодна жертва, - провозгласил Старший жрец, садясь обратно на свое место и вставляя факел в специальное кольцо.
Лодка медленно отправилась в обратный путь – спешить уже было некуда.
Глава 1
Мольберт стоял на берегу моря. Я стоял возле него и задумчиво щурился на пронзительно-голубое местами небо, клубящиеся тучи и солнце, из последних сил старающееся послать свои лучи на землю. Картину перед глазами иначе чем фантасмагорической назвать было нельзя. Какая какофония цвета, если так можно выразиться: все оттенки синего, серого и золотого! Красота необыкновенная!
Я подумал и изобразил в верхнем левом углу картины сиреневую кляксу. Потом подумал еще немного и пририсовал кляксе зеленые рожки, злорадно улыбаясь – пусть-ка критики попотеют, придумывая, что же именно хотел сказать этим художник!
Солнце, наконец, окончательно проиграло борьбу с тучами, и вокруг заметно потемнело; стал подниматься ветер. Увы, сеанс «живописи» пора было прекращать и идти срочно прятаться в доме. Тропические грозы, а тем более ураганы, следовало пережидать в надежном укрытии.
В доме было тихо. Даже шум ветряка сюда не доносился. Я поставил свой высокохудожественный шедевр к стене, к собратьям - потом надо будет решить, какую именно картину выбрать для представления широкой общественности - и достал пульт, который управлял системами дома.
Опустились рольставни, ненадолго погружая дом в темноту, затем вспыхнуло аварийное освещение, и я спокойно прошел в библиотеку, намереваясь скоротать ближайшие часы за бокалом шардоне 1980 года и хорошей книжкой.
Гроза или ураган, не знаю, что там было снаружи, затянулась. Удары стихии глухо отдавались в монолитных стенах дома, надежно укрытого и практически вплавленного в скалу. Книжка закончилась, бутылка опустела, привнеся в голову немного шума, а в тело слабость и лень. Я зевнул и поплелся в спальню, ибо имел уже печальный опыт по сну на всех горизонтальных поверхностях этого дома, но из всех них организм благосклонно воспринимал только роскошную двуспальную кровать.
Утро выглядело виноватым. Бог знает, почему мне в голову пришла именно эта мысль, но было именно такое ощущение. Солнце робко проглядывало из туманной дымки, океан все еще немного волновался, покрывая белесой пеной выброшенные на берег водоросли и обломки чего-то на таком расстоянии неразличимого. Пальмы выглядели очаровательно-взъерошенными после ночной бури…
Что-то на романтику потянуло, ой, не к добру! Последний приступ романтизма и любви к ближнему своему был у меня лет этак десять назад, потом вроде обходилось.
Я с удовольствием спустился к кромке воды. Пройтись, размяться перед завтраком милое дело! Волны набегали на узкую полоску пляжа и с шипением отступали обратно. Все же я, наверное, одиночка по жизни. Лучше всего вот чувствую себя на необитаемом острове, вдали от цивилизации, но не от ее благ. Правда, сбегать от обязанностей удавалось нечасто, уж очень любили увязаться за мной всякие несознательные личности, уверяя, что «масику будет скучно», а что мне, простите, делать с этой дурищей тет-а-тет целый месяц? Да еще в отсутствие телевизора…
Так и родилась идея сказать, что я художник. Правда, выяснилось, что ушлые друзья-враги и журналисты желают видеть результат моей деятельности. Первый раз я не подготовился и неудачно соврал, что привез картину и она у меня дома. Пришлось в спешке рисовать на листе ватмана дикую абстракцию – времени не было изображать хоть что-то, на что-то похожее – и выносить на суд публики. Хотя, положа руку на сердце, из всего похожего, что я смог бы изобразить, было только солнце, и то только потому, что я с детства его рисовал в левом верхнем углу с кучей лучиков.
- Мать твою! – выругался я, споткнувшись о кучу тряпья и растянувшись на влажном песке.
При ближайшем рассмотрении куча оказалась не кучей, а человеком с длинными медно-красными волосами, разметавшимися вокруг головы. Я бы решил, что это крашеная девушка - в природе такого оттенка не существует, только это однозначно был «он». Заметный кадык на шее, легкая щетина на щеках, да и отсутствие груди говорили в пользу данной версии.
- Ну вот, только покойников мне и не хватало для полного счастья, - огорчился я, предвидя наплыв посетителей, начиная от полиции и заканчивая всеми любопытствующими родственниками и друзьями тех, кто приедет по долгу службы.
Покойник тем временем слабо застонал и зашевелился. Я вновь огорчился, подумав, что вот теперь еще с ним будет куча хлопот, но делать было нечего, и я, кряхтя, взвалил далеко не лёгкое тело не-покойника себе на плечи и потащил его к дому. И чего, спрашивается, я не пошел гулять в другую сторону?
Пока тащил, продумал план действий. Этого товарища надо сначала отмыть, нет, сначала раздеть, потом засунуть в ванну, потом отмыть! Врача организовать я не смогу, но судя по тому, что это сокровище на спине зашевелилось, так доктор ему и без надобности. А тогда, простите, чего я его тащу? Сгрузил тушицу на песок, на который он упал кулем и с недоумением на меня уставился.
- Ну, чего лежим? Кого ждем? – вежливо поинтересовался я, слегка попинывая его в бок носком мокасина. Недотруп заинтересованно скосил глазки на мою обувь и о чем-то явно задумался, нахмурив чистый белый лобик. – Вставай, придурок, - ласково продолжил я, но добился только того, что с обуви он перевел взгляд на мое лицо.
По всей видимости, говорить с незваным гостем на русском языке было бессмысленно, и я кое-как объяснился на английском, а потом и вспомнил когда-то ученый португальский. Не знаю зачем, но был такой порыв, и я где-то с год его изучал. Забыл, правда, уже почти все. На все попытки объясниться товарищ лишь хлопал глазами, причем даже без особого интереса и продолжал лежать. Было, конечно, сильное искушение оставить его здесь. А что? Дом видно, належится - сам придет, но приступ человеколюбия, чтоб его, начавшийся с утра пораньше, заставил опять тащить это недоразумение на себе. Идти ногами оно упорно не хотело.